Читаем Дом под черемухой полностью

А пока ночи стояли теплые и тихие, по-особенному глухие, без звездочки. Помнится, ночевал Иван под разлапистым кедром, потому что за день намотался по увалам, сил не хватило добраться до избушки, так и лег, где прихватила усталость. С вечера заснул быстро, пригрев спину у костра. Очнулся среди ночи внезапно, как от толчка. Костер уже прогорел, растрескавшаяся колодина малиново просвечивала из-под пепла. Иван подумал, что надо бы подкормить костер, потому что до утра еще далеко, и вдруг снизу, из глубокой черноты ущелья, услышал тонкий, протяжный голос. Он был тонок, как волосок, этот далекий, едва слышимый голос, и словно бы выводил какой-то нехитрый мотив. Казалось, там, внизу, на дне глубокого ущелья, в котором, он знал точно, нет ни избушки, ни кочевья, среди ночной затаенной тайги поет девочка.

И лишь сносно развиднелось, он собрался и пошел вниз, в пугающую и притягивающую одновременно неизвестность.

Со скалистого уступа Иван долго всматривался в открывшееся перед ним ущелье, по склонам которого поднимались клочья тумана. Разглядел узкую горную речку, крохотную полянку среди подступивших со всех сторон сосен и кедров.

Он спустился ниже, к самому подножью, отчего-то чувствуя, что поляна эта не безжизненна, и за неглубокой, каменистой, по-осеннему чистой речкой разглядел островерхую хижину — аил, теряющийся среди кедровых стволов.

Иван медленно повернул голову, как можно медленнее и спокойнее, чтобы резкостью движений не спугнуть того, кто вышел из аила, он и лицом размяк в приветливой улыбке, не зная пока, кому она предназначается. И в изумлении вытаращил глаза: перед аилом, в наспех накинутом белом полушубке, стояла черноволосая, смуглая девушка. В одной руке у нее был большой закопченный чайник, другой она придерживала край полога, не давая ему опуститься за спиной. Она опешила от неожиданности, увидев неподалеку незнакомого человека, замерла в нерешительности. Несколько томительных минут она пребывала в неподвижности, сердито и строго глядя на чужого человека раскосыми, поблескивающими, как у соболька, глазами, потом та рука, что придерживала за спиной край шкуры, проворно нырнула в проем и вытянула за собой легкий короткоствольный карабин. Потом, сведя брови к переносью, с карабином в одной руке и с чайником в другой, она пошла прямо на Ивана, к речке, мелкими, упругими шажками, бесшумно и мягко ступая оленьими сапожками по жухлой траве.

Ступив на камень, с которого она, видимо, всегда черпала воду, девушка, не спуская с Ивана настороженных глаз, медленно нагнулась и легонько повела чайником против течения. Наполнив чайник, она поставила его рядом с собой на плоский камень, разогнула спину и, держа карабин стволом вниз, подняла на Ивана строгие, изучающие глаза.

Некоторое время она его разглядывала без робости и смущения, с горделивой уверенностью в себе, потом отрывисто спросила:

— Кто ты?

— Человек, — беззаботно улыбнулся Иван.

Он расслабился после утомительной напряженности, и его забавлял недоступный, решительный вид этой хозяйки аила с карабином. Он откровенно любовался свежим, смуглым лицом девушки, строгим изгибом ее бровей, сведенных к переносью, живым блеском раскосых глаз, плотно сжатым маленьким твердым ртом. С испугом она уже справилась, придавал ей уверенность и сжатый в руке карабин, действовать которым она наверняка умела неплохо, судя по тому, как легко и ловко она его несла и держала. К тому же человек, сидящий перед ней на другом берегу речушки, ничем особым не настораживал: видать, умаялся и отдыхал. Ружье за спиной, у ног — рабочая собака. Обыкновенный промысловик. Он и не пытается перейти речку. Сидит себе и сидит. Отдохнет — пойдет дальше. И уже не настороженность, а любопытство обозначилось в ее смягчившемся и ставшем несколько задумчивым взгляде.

— У человека имя есть. Дом есть. Деревня есть, — проговорила она немного гортанно, с алтайским акцентом, но голос у нее был чистый и сильный.

— Машатин я. Иван. Из Счастливихи. Знаешь такой поселок?

Она утвердительно кивнула, однако без особой уверенности, и, склонив голову набок, отчего на грудь ей выбились из-под полушубка черные, спутавшиеся волосы, пытливо посмотрела на него.

— Зачем сюда пришел?

— Невесту ищу, — сказал Иван с улыбкой.

Он хотел пошутить, подчеркнув и лукавой улыбкой и несерьезным голосом, что это шутка, но голос его в самый неподходящий момент дрогнул, и улыбка вышла смущенной, не для момента. В общем, получилось это у него не шутейно, а серьезно, даже сам поразился этому, но отступать было уже поздно. Играть, так играть до конца. Однако он и в глаза ей заглянул слишком ласково, ласковее, чем можно.

Глаза их встретились, какой-то миг изучающе смотрели друг на друга, и это короткое мгновение странно смутило Ивана. Он вдруг отчетливо осознал нелепость своей неожиданной игры, потому что во взгляде девушки сквозил доверчивый интерес, но остановиться, избавиться от сказанного не мог. Необыкновенно легко ему было и светло, как давно-давно с ним не бывало, будто сквозь годы вернулся в свою юность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза