Дом под черемухой

— Я слышал, как ты поешь. Это ведь ты вчера ночью пела? Хорошо поешь. Вот посмотреть на тебя пришел. Я ночевал во-он там, — показал он рукой в горы. — Маленько соболевал, под кедром спал и слышал, как ты красиво поешь. — Он старался тоже говорить с акцентом, думая, что так она поймет его лучше и больше поверит.

Девушка проследила за его рукой, оглядела высокое взгорье и недоверчиво усмехнулась. Слишком уж далеко было. Но слушала его с интересом, не перебивала.

— Ты одна тут тайгуешь? — спросил Иван.

Спохватившись, она испуганно мотнула головой.

— Нет, не одна, — заговорила быстро. — Два брата еще. Они тут совсем близко.

— Обманываешь, — улыбнулся Иван. — Ты бы давно позвала их. Зачем молодой девушке разговаривать с чужим мужчиной, если близко есть братья? Так ведь? Братья твои промышлять ушли. А ты им похлебку варишь. Как тебя звать?

В глазах ее, сузившихся и потемневших еще больше, мелькнули беспокойство и растерянность.

— Не скажу. Нельзя. Я тебя не знаю.

— До свидания, молодая невеста. Пойду я на свои угодья. Промышлять надо…

Сказав это, Иван повернулся и пошел берегом против течения.

Потом Иван еще раз встретил девушку, и она назвалась Алтынчач.

Забылся Иван за воспоминаниями, а уж стояла ночь. Зябко стало, наверное, трава приняла росу. Он поежился, глядя на тусклую озерную гладь, поднялся. Пора было домой идти, там его могут хватиться. Так и не придумал, как быть дальше. Не помогла отцовская пихта, никакого ему решения не навеяла.

Тоня не спала, поджидала его на крыльце.

— Поругался? — спросила участливо, вглядываясь в его лицо.

Он только вздохнул.

— Я же тебя просила. Ну зачем ты так?

— А как надо? — с усмешкой отозвался он. — Улыбаться им? Они, значит, кордон бог знает во что превратили, а я им улыбайся? Дети-то у нас взрослые, все понимают не хуже нашего. Скажут: хороши отец с матерью, развели тут… Перед ними-то не совестно?

— Ой, Ваня, да я и сама понимаю, — заговорила жалобно Антонина. — По-людски-то разве никак нельзя договориться? Ты бы сказал Якову Кузьмичу, дескать, так и так… дети большие, неловко перед ними. Неужто не поймет? Пожилой мужик, у самого дети.

— Будто я не говорил, — со вздохом отозвался Иван, — всяко говорил. И намекал, и напрямую. Бесполезно, как об стенку горох.

— Ну, а как быть?

Иван пожал плечами.

— Вот и я думаю: как быть?

— Выгонят они тебя, Ваня, — обреченно сказала Антонина.

— Это точно, выгонят, — вроде бы даже с радостью согласился Иван. — Им такие, как я, не нужны. Спина у меня плохо гнется, позвоночник не гибкий. Надо было все-таки на другой кордон ехать. Жили бы спокойно, как люди.

Но Антонина не поддержала его.

— Тебе-то было бы лучше, — хмыкнула она. — А о детях ты подумал? Сережка в девятый класс перешел. Вера вообще выпускница. Как со школой было бы? А вдруг на новом месте школы бы не оказалось? В какую-нибудь глушь забились и сидели бы там. И дети бы за семь верст в школу бегали. Нет уж. Мне это не надо.

— Мы бы на такой кордон не согласились. Без школы. Я в леспромхозе много лет проработал и на хорошем счету был. Меня бы уважили.

— Ой, да все равно! — даже в темноте было видно, как морщится Антонина. — Ты представляешь, что такое срывать детей из одной школы и переводить в другую? Тут они и ребят, и учителей знают, и все знают их, а там заново привыкать. Тем более — у Веры выпускной класс. На учебе обязательно скажется. Нет, Ваня, не о себе надо думать. Мы свое, можно сказать, прожили. Пусть теперь дети живут. Важнее их будущего для нас с тобой ничего нет. Так-то вот, дорогуша… К тому же Счастливиха какой ни есть, а поселок городского типа. Рудник вон какой большой. Устроиться на работу всегда можно, если что. И снабжение — не сравнить с другими деревнями. В райцентровских магазинах, кроме хека да кильки, ничего нет, а у нас все-таки мясо бывает. Особое снабжение — потому как рудник.

— Да мы бы с голоду нигде не пропали, — отозвался Иван.

— Только что, — усмехнулась в темноте Антонина, — с голоду-то не пропали бы, да нынче не одним брюхом живут. Ведь и одеться получше хочется, и квартиру обставить, и чтоб у детей все было. Нет, Ваня, что ни говори, а Счастливиху нам бросать никак нельзя. Если Вера с Сережей не поступят учиться дальше, их на рудник всегда можно будет устроить. А заработки там — нигде таких в деревнях нету. Опять же и я при хорошей должности. Счастливиху с другими селами не сравнить. Сколькие уезжали, а потом назад ворочались. Лучше не нашли. Так что не надо срываться с места.

— Я разве спорю? — задумчиво проговорил Иван. — Конечно, жить у нас гораздо легче, чем в других местах. Но ведь так-то, как мы живем, нельзя дальше. Детей испортим. Что из них получится, если на их глазах пьянки-гулянки?

— Я и сама вся испереживалась. Подождем маленько.

— А чего ждать-то? И дальше так будет. Девки, ведь были у них, в павильоне-то. Лаборантки вроде. Яков Кузьмич ружье просил, чтоб для гостей утятинки добыть, а я не дал. Скажешь, неправильно сделал?

— Правильно, Ваня, — вздохнула Антонина.

— Говоришь, правильно, а сама будто недовольна.

— Всем я довольная.

Иван отвернулся, закурил.