Дом под горой

Запнулась Дорица потому, что чуть было не сказала, что не раз, когда ее вместе с другими воспитанницами пансиона выводили на прогулку, она встречала в городе Катицу с корзинкой в руке, но добрая девушка не захотела унижать соперницу и еще больше смутить ее и кое-кого еще. Этот «кое-кто» мог бы оскорбиться, если б она ему напомнила, что его невеста была служанкой…

— О, я знаю тебя… то есть вас, очень хорошо знаю, с детства, — торопливо ответила Катица, радуясь, что есть ей за что уцепиться, выкарабкаться из ужасного состояния. — Я и в городе вас видела, два раза, вы на прогулке были…

Но тут осеклась и Катица, вдруг подумала, что не надо было упоминать о городе. В обществе, в котором она скоро станет равной, неуместно говорить об унижающей ее службе…

Старшие с интересом наблюдали за обеими девушками. Шьора Бонина все ломает себе голову над вопросом — знает ли ее дочь, что Нико помолвлен с Катицей? Сама-то она ничего Дорице не говорила. И теперь никак не может прочитать ответ по лицу дочери. Если Дорица знает, не могла бы она так сердечно отнестись к Катице, во всяком случае, ей трудно было бы владеть собой; а если не знает — разве отнеслась бы она к Катице с таким вниманием?

Тот же вопрос сверлит и Нико. Но ему кажется, что если Дорица и не знает, то догадывается. Не вела бы она себя так приветливо, даже сердечно с обыкновенной тежачкой. Понял Нико и деликатность Дорицы, не пожелавшей упоминать о службе той, другой; а зачем ей было бы избегать упоминания об этом, если б стояла перед ней простая тежачка? Нет, Дорица знает, наверняка знает, что Катица его невеста, мать ей сказала или еще кто-нибудь, вот она и старается обходиться с той, как с ровней…

Но они никогда не будут равны! Невозможно! У Дорицы врожденная тонкость чувств, благородство в манерах, во всем облике, взгляде, в каждом слове. А Катица — красивая, быть может, очень красивая тежачка, но только тежачка. И никогда ей этого не скрыть, как бы ни одевалась. Теперь Нико видит, что значит род, происхождение, воспитание… И он, который так много надежд возлагал на Катицу, радостно предвидя, как она сумеет приноровиться, возвыситься, стать равной ему, — он малодушно повесил голову. Нет, никогда ей не возвыситься, навсегда останется она всего лишь тежачкой. Эта мысль оскорбляет его до глубины души, унижает его — его, который так недавно столько болтал о сближении сословий, о том, что надо поднять народ!.. Теперь ему стыдно, что он выбрал бывшую служанку, что ее могли видеть в этой роли и видели, хотя теперь, щадя его, прикидываются, будто не знают об этом. Ему стыдно, что он связан с ней словом, и ему не хватает мужества поднять на нее глаза при Дорице. Самое трудное это для Нико — признать при ней, что избранница его — та самая служанка, которую Дорица видела в городе… И он совсем уж потерялся, когда Дорица уступила пришедшей свое место, усадила ее рядом с ним… Да еще подала ей на тарелочке кусок воздушного пирога и поставила перед ней рюмку с прошеком…

«Все знает! — мечутся мысли Нико. — Господи, что же она про меня думает!» Это казалось ему сейчас самым важным. Он не отдавал себе отчета, что до сих пор ни одним словом не обратился к невесте, не взглянул на нее, принял холодно, словно она ему никто; более того, что каждое ее движение он сопровождает просто враждебным взглядом!

Зато Катица, несмотря на все свое смятение, отлично заметила, что он не почтил ее ни словом, ни взглядом. Она робко подняла на него глаза, будто ждала упрека. И прочитала по его лицу, что он смущен, а может, и осуждает ее… Наверное, ему неприятно, что она осмелилась появиться среди этих людей, которые только что так весело беседовали, а теперь вдруг замолчали. Почему? Да потому, что явилась она, нежеланная, испортила им настроение…

Слезы навернулись у нее на глаза, и ей приходится изо всех сил сдерживаться, чтоб они не хлынули ручьем. Что ей до других людей, пускай думают о ней, что хотят, но Нико на их стороне! Осуждает ее и, может, стыдится…