Дом под горой

— Ну, ступай с нами, коли так, — с непривычной теплотой сказала Ера. — И нам веселей будет. Слава богу, выбрались мы наконец… Ох и жарища была! Катица, укутайся хорошенько…

Остановившись под фонарем на углу, Катица пытается справиться с шерстяным платком, который отдувает ветер. Сама она в тени, а вокруг светло. Со смехом и говором проводят мимо развеселившиеся зрители. Вот вышла шьора Анзуля, рядом с ней плетется шьор Илия, с другого бока — шьора Бонина. Дорица и Нико следуют за ними. Нико заботливо поправляет на Дорице шаль, приподнятую любопытным ветром, что-то говорит ей на ушко.

Катица, широко раскрыв глаза, следит за каждым их движением; голова ее кружится, в ушах шумит… Но она все смотрит, глаз не оторвет, напрягает слух, хочет расслышать, о чем они так тихо разговаривают. Нет, неправда, это только сон, страшный, кошмарный сон! Сейчас Нико обернется, подбежит к ней, обнимет, заглянет в глаза глубоко, любовно…

Нико с Дорицей пересекли освещенное место, вошли в таинственный мрак ночи — исчезли, скрылись, неотвратимо, навсегда…

Катица застонала. Последняя искорка погасла под пеплом…

— Ну, пошли! — сказала она глухим, изменившимся голосом.

Ей казалось, она идет за гробом, в который уложили все ее надежды, все ее прекрасные, золотые мечты. Голоса Пашко и матери звучат ей, как монотонное чтение заупокойных молитв.

Нет больше прежней прославленной красавицы Претурши!

Нико вернулся домой сильно взволнованный. Таясь от матери, он тотчас ушел к себе. Радостно его волнение — новая надежда зажглась в груди…

Шьор Илия вошел в дом вместе с дочерью. Та зажгла лампу, отец глянул на нее — и не мог больше отвести взгляда: что-то необычайное было во всем облике девушки. Руки дрожат, щечки пылают, глаза светятся особенным, волшебным блеском — отец никогда еще не видел ее такой.

— Ну, доченька, видно, основательно пощипал мороз твои щечки! — изрек он наконец. — Зато спать будешь крепко.

Дорица подбежала к нему, прижалась своим горячим личиком к его старому лицу, осыпала его жаркими поцелуями. И, не вымолвив ни слова, упорхнула в свою комнатку — поскорее укрыться со своей сладкой тайной…

16. УСТРОЙ СВОЙ ДОМ…

Пашко довел Еру с Катицей до их калитки. Девушка всю дорогу держалась за него — и хорошо, что было ей за кого держаться. Слабость охватила ее, ноги подкашивались. А он, не замечая ее страданий, чувствовал только милую тяжесть на своей руке. И был счастлив, бесконечно счастлив, что выпал ему такой удел.

Но недолгим было его счастье. Войдя во двор, Катица отпустила его руку и без единого слова скрылась в дом. Ера остановила Пашко, когда он уже выходил из калитки, собираясь восвояси.

— Что же Катица? — озадаченно спросила она. — Неужто не позвала тебя в дом?

— Да ведь спят все, — в замешательстве отвечал Пашко. — Зачем будить?

— Все-таки надо было! — Оглянувшись, Ера схватила его за руку и заговорила таинственным топом: — Эх, душа моя, что с моей доченькой сталося! Не знает, что делает, ходит, как не своя… Бог посетил нас, хвала ему и слава! Нужно ль ей было цепляться за чужие заборы? Нашли свое счастье другие — и ей нечего было бояться. Но как затемнит бог разум — ты и мучайся…

— Что ж теперь жалеть, — возразил Пашко, а в груди его разливается особое тепло, и решительность овладевает всем его существом, новая надежда вливает новую силу. — Пускай успокоится, а я — готов. Я ей слово давал — и сдержу его.

— Вот как честные-то поступают! — воскликнула Ера, пустив слезу — не от радости, от сожаления, что развеялась сладостная мечта, угасли надежды. — Бог тебя за это благословит. А я все время гудела дочке в уши, мол, зачем так делаешь? Да все без толку: ослепила ее жажда славы… А она вон какая, слава-то!

Пашко только головой кивнул, предпочитая молчать, как бы не брякнуть такое, что обидит старуху. Он попрощался с ней, передал привет Катице и на следующий же день уехал к месту службы.

А в доме под Грабовиком скоро перестали говорить о Катице с ее несчастьем. Одна беда засыпала другую пеплом забвения — и, хоть тяжка новая беда, все же, в некотором смысле, она принесла облегчение.

Слег Мате.