Дом под утопающей звездой

Она отерла катившиеся из глаз слезы.

— Я поступила неосторожно, — говорила она, — но я исправлю свою ошибку. Хотите оказать мне громадную услугу?

— Какую угодно! — воскликнул я.

— Ну так… не обращайте внимания на то, что произошло между вами и лордом Дальтоном. Поднимитесь выше обыкновенной человеческой точки зрения. Вы знаете, что я думаю о вас, а то, о чем я хочу просить вас теперь, будет новым, большим, величайшим доказательством, как глубоко я уважаю и ценю вас.

Она вынула из ящика стола письмо и подала его мне.

— Идите, — сказала она, — идите и отдайте сами в руки Эдварда это мое письмо. Вы не только мой посол, вы мой посредник, — письмо открыто, не запечатано, и я позволяю вам прочитать его. Нет, больше чем позволяю — я прошу вас прочитать его. Но не здесь, у меня, а только по пути, и не говорите мне ни слова, что вы думаете о его содержании. Когда вы отдадите — возвращайтесь домой, но уже не приходите ко мне. Я сейчас лягу, мне так нехорошо. Если Эдвард даст какое-нибудь письмо от себя — пришлите мне его с моей горничной, которая будет ждать в коридоре, ведущем сюда. Если же, чему я не могу поверить, — Эдвард не даст вам никакого письма в ответ на мое — тогда дайте горничной вот эту георгину, которая весь вечер была у меня в волосах, — его подарок. Я буду знать, что это значит.

Она снова подала мне руку — и я вышел из комнаты угнетенный, взволнованный, больной. Я любил ее до безумия — и должен был молчать! Я любил ее больше, чем свою душу, свою жизнь, чем все на свете, больше, чем верующий свое спасение — и был послом ее любви к другому, недостойному ее слез, ее вздохов, ее страдания! Я думал, что с ума сойду, — ах, да ведь я был уже больше чем наполовину сумасшедший! Это разве только может быть единственным оправданием того, что произошло дальше…

Я поспешил к нему, а по дороге, под фонарем, при мигающем свете газового пламени прочитал ее письмо.

«Друг мой, — писала она ему. — Я виновата перед тобой и прошу простить меня. Прими во внимание, что это случилось от излишней заботы о твоем спасении. Я не должна была приказывать и угрожать, нужно было просить тебя — и упросить. Я это делаю теперь. Извини меня и выслушай мое предложение. Я докажу тебе безграничную любовь мою, жертвуя для тебя всем-всем, и своим добрым именем, и своего брата. Я убегу с тобой, если хочешь, еще сегодняшней ночью. Вместо игры поспеши ко мне. Но нет, это ведь невозможно, я знаю, что тебе нужно будет сделать некоторые приготовления. Так напиши мне несколько слов, только: „Я не иду в игорный дом, делаю приготовления к нашему побегу“. Я вышла бы завтра утром, не привлекая ничьего внимания. Жди с экипажем на углу нашей улицы. Итак, напиши мне несколько слов, особенно: „Я не иду в игорный дом“, — и завтра мы будем счастливы».

Дочитав эти слова, я лишился чувств и упал перед его домом. Люди думали, что я пьян и смеялись. Опомнился я все же быстро и стал размышлять. Что мне было делать? Нельзя было допустить, чтобы она привела в исполнение свое намерение, и не только потому, что мое сердце разрывалось (какое же дело до этого было ей и кому-либо), но потому, что таким образом она шла на гибель.

«Это письмо, — сказал я сам себе, — никогда не попадет в его руки!»

Но что же мне было делать? Какое право имел я вернуться и сказать ей, что я не согласен на то, что она намеревается сделать? Кто я такой? Слуга ее брата! Я рвал волосы на голове и царапал ногтями лицо. В это время подъехал экипаж, из него выскочил слуга и позвонил у ворот. Через минуту из дома вышел лорд Дальтон. Это, очевидно, был наемный экипаж, который доставил ему по его поручению слуга. Не было никакого сомнения, он ехал в игорный дом в наемном экипаже; своего у него уже не было. Ее письмо было у меня в руке, все измятое, потому что пальцы у меня судорожно сжимались. Лорд Дальтон узнал меня, и гнев сверкнул у него в глазах.

— Что вы здесь ищете? — загремел он на меня. — Вас послала на разведку ваша госпожа?

Я поднял руку с письмом, но стиснутые пальцы не повиновались мне и сжатая рука опять бессильно опустилась. Губы у меня дрожали и зубы стучали, когда я сказал ему:

— Не на разведку послала меня госпожа моя, но она не хочет, чтобы вы ехали в игорный дом…

Больше ничего сказать я не мог.

— И все? — спросил он и засмеялся, после чего, отодвинув меня в сторону, пошел к экипажу. Уже поставив ногу на подножку, он еще раз повернулся ко мне.

— Что я должен сказать ей? — спросил я.

— Что я не принимаю приказаний! — хмуро ответил он. — Что я господин своей воли.

Экипаж загремел по мостовой и у меня как будто стало легче на сердце. Она была спасена! Дикая радость забушевала у меня в груди. Я поспешил домой.

«Завтра я все объясню ей», — сказал я себе, увидав в коридоре горничную, и как во сне подал ей увядшую уже теперь белую георгину.

Но, когда я очутился в своей комнате, меня охватил безумный страх. Что же я сделал? Обманул ее! Я мял ее письмо в руке, которую до сих пор не мог разжать, так сильно держала судорога уже опухшие пальцы.