Я был сильно измучен дорогой и сел в большое удобное кресло, в котором почти утонул. Мои глаза все еще были устремлены на портрет, когда я услышал легкие шаги. Я взглянул в сторону, откуда они приближались, и остолбенел от изумления. Дама, которой я восхищался на портрете, живой вошла в библиотеку. На ней было легкое платье, на один тон тяжелее, чем на портрете, те же изумруды в ясно-каштановых волосах, пересыпанных золотыми лучами, те же зеленоватые, мечтательные, волшебные глаза, а над ними те же темные, невыразимо красиво вырисованные природой брови! Но лицо ее не было таким радостно улыбающимся, как на картине. Какое-то возбуждение омрачало его, а во влажных глазах теплилась тяжкая грусть.
Она на минуту прижалась головой к выступу высокого камина, как бы желая охладить чело о холодный мрамор, но сразу же быстро оглянулась, услыхав за собою шаги. Молодой, красивый, высокий, изящный мужчина вошел в библиотеку. Она побежала ему навстречу. Его смелый взгляд поглощал трогательную в этой грусти красоту; он привлек ее к себе и прижал к сердцу. Его уста касались ее золотистых волос. Она не шевельнулась.
В моем сердце отозвалось что-то, как бы безумное бешенство; я был готов задушить этого человека. Но сидел неподвижно в своем кресле, погруженный в глубокую тень, сидел там, как окаменелый, невидимый любовникам свидетель. Через минуту дама отклонила голову от груди мужчины и освободилась из его объятий.
— Эдита, — тихо сказал он, — ты звала меня сюда, что ты хочешь сказать мне?
— Что же, если не то, о чем ты знаешь давно, — ответила она, — что я люблю тебя. Говорю тебе сегодня об этом опять, потому что здесь прощаюсь с тобой. Прощание в присутствии стольких свидетелей там, в залах, а в особенности в присутствии моего брата, — выйдет таким холодным, обрядным! Для меня было бы слишком, слишком горько, если бы я не могла проститься с тобой здесь, без свидетелей, здесь, где я не принуждена скрывать слезы, удерживать вздохи и взвешивать каждое слово!
Теперь она сама бросилась ему на грудь и зарыдала. Он всячески старался успокоить ее. Минуту, без слов, они держали друг друга в объятиях. Потом, когда вблизи послышался какой-то шелест, они испуганно отстранились один от другого.
— Поезжай с Богом, — сказала она. — Напиши мне поскорее и поскорее возвращайся. Простимся здесь. Я уже не вернусь к обществу, запрусь у себя в комнате, сославшись на усталость и болезнь. После этого прощания я не хочу видеть тебя там, среди этих чужих… Я была бы не в силах совладать с собой!..
Она поцеловала его еще раз и тихо сказала:
— Уходи…
И упала в кресло. Он целовал ее руки, стоял перед ней на коленях и коснулся лбом пола у ее ног. Потом быстро встал и ушел. Я хотел также ускользнуть, но не было возможности. Эдита оглянулась вокруг, как бы просыпаясь от сна. Наконец, она встала, но пошла к дверям, вблизи которых стояло мое кресло. В двух шагах от него она увидела меня. Она остановилась, как пораженная громом. Глаза ее гневно засверкали.
— Кто бы ты ни был, — сказала она, — разве не стыдно тебе, подлый шпион?..
С этой минуты я любил эту женщину до безумия. Ее гнев раздавил меня. Я медленно встал, не мог сразу заговорить, но слезы струями лились из моих глаз. Она с изумлением смотрела на меня, ее гнев утихал.
— Я не виноват, — наконец произнес я. — Я вовсе не шпион. Случай привел меня сюда. Когда вы вошли, я хотел уйти. Но прежде, чем я успел встать, вошел тот господин. Тогда уже было невозможно заявлять о своем присутствии. И из деликатности я остался в тени, надеясь, что уйду никем не замеченный, и — клянусь своей честью и всем, что у меня есть святого на свете, что никто никогда, ни вы, ни кто-либо другой, не узнал бы, что я видел то, что, наконец, вовсе не есть грех или позор и на что могли бы смотреть ангелы! Боже мой — да ведь вы — вы любите, неужели же вы стыдитесь этого?..
— Клянусь Богом, нет! — со страстным волнением ответила она и подала мне руку. — Вы сказали правду. Но знайте теперь, когда вы так странно сделались моим посредником, что обстоятельства вынуждают меня некоторое время скрывать свою любовь, особенно перед братом. Я обручена с другим, но люблю того, которого вы только что видели. Дела моего брата сильно пострадали бы, если б я вдруг нарушила старое обещание. Но не думайте, однако, что я обманываю того, с кем родные обручили меня. Он знает, что я не люблю его, хотя не знает, что я люблю другого. Но все же кто вы, и как вы очутились здесь?
Теперь кровавый румянец облил мне лицо.
— Я приехал с вашим братом из Франции, — заикаясь, проговорил я. — Если вы, как я предполагаю, сестра лорда Ангуса. Итак, я… ах, что вы на это скажете, когда узнаете, что вашим посредником стал невольно… слуга вашего брата!..
Но, вопреки моему ожиданию, Эдиту это вовсе не испугало.