Дом последней надежды (СИ)

За две тысячи я найду приличное место где-нибудь поближе к окраине.

Смешок.

Вздох.

И что-то мягкое ласково касается лица. Никого. Ничего. Или…

…тень.

Девушка.

Девочка.

И нездешняя, уж очень внешность ее характерна. Иоко она кажется уродливой — белая ноздреватая кожа, круглые глаза чуть на выкате. Черты лица мягкие, волосы светлой паклей.

…обычное славянское лицо.

Даже вполне себе изящное.

— Как тебя зовут?

Она стояла, покачиваясь, сплетенная из тумана и темноты. Неопасная. Ёкай? Нет, колдунья… печать горела огнем, но стоило мне протянуть руку и коснуться призрака, как я оказалась в привычном уже сером мире. Вздохнул зверь, потянулся, стряхивая остатки сна.

…ей жаль.

…ей надо было поговорить, но днем сложно. Днем даже те, которые способны слышать, становятся глухи. А зрячие слепнут, поскольку мир яви заслоняет иной, истинный.

…она устала.

…ее звали Мариника, и она родилась на болоте. Матушка ее была ведуньей, как и бабка, и прабабка… у их народа многие женщины рождались одаренными. В прежние времена их почитали, но все переменилось. И матушка вынуждена была покинуть родную деревню.

Не важно.

Мариника помнит, как впервые встала на крыло. И матушка радовалась, ибо выходило, что Великая мать особенно благоволила к малой дочери своей. Стать бы ей жрицей.

Не сложилась.

Большая буря.

И чужак, которого она обнаружила на берегу. Он был скорее мертв, чем жив, но и тогда поразил Маринику светом души своей… ей никогда прежде не доводилось встречать людей настолько ярких.

Обычная история.

Обычная любовь.

И что с того, что духи моря почти до дна выпили его жизненную силу? И что стал он слабее младенца, а она все больше времени проводила в совином обличье? Любовь преодолела если не все, то многое.

…только его душа стремилась к дому, а ее после матушкиной смерти ничего не держало на болотах. Путь был далек.

Сложен.

А возвращение не принесло той радости, которую она ожидала. Новый мир оказался до ужаса непривычен. А люди пугали, кроме разве что Юрако. Да и прошлые годы давали о себе знать: совиное обличье стало привычней человеческого. Теперь она, если и могла скидывать перья, то ненадолго.

…ему и того хватало.

Приходилось скрываться, поскольку и на новой земле чужаков не любили, а сила Великой матери была скорее грузом тяжелым, нежели даром.

Потом…

…она помнит свою смерть.

И боль.

И как звала, как кричала… а он не приходил. И в какое-то мгновенье душа ее, выбравшись из огненной ловушки тела, оказалась свободна. Но вместо того, чтобы подняться к ветвям Великого дерева, где переродиться и обрести новое воплощение в теле человека ли, зверя, она осталась на земле.

…здесь не было Великого дерева. И тень его, если и падала, то не на блудную дочь. Вот и осталось душе томиться, благо, остался у нее последним пристанищем камень с дыркой. Еще матушка, отыскав его на берегу реки, вплела силу свою узором серебра, повесила на шею дочери.

— Чего ты хочешь?

Покоя.

Возвращения. Слишком долго оставалась она рядом со своим Юрако. А он, пусть и из любви, но боялся отпустить. Вот и ослабели совиные крылья.

…Юрако срок пришел.

Еще не сегодня, но скоро… потому-то и исполнил он последнюю просьбу Мариники.

Продал мне лавку.

И камень с нею.

Он ведь у меня. Когда? Днем. Сам упал в руки и вот…

А остальные?

…пришлось увести. На это она еще способна, благо, после смерти знания не исчезли. Они убеждены, что я вернулась домой и ныне отдыхаю…

Понятно.

А как мне вернуться в самом деле…

…зверь защитит.

Спасибо.

Как-то это становится утомительным… то кошка, то сова… то собака. Кто следующий в этом зоопарке мертвецов? Мысли злые, но она понимает.

Не обижается.

И прощения просит, но… душа должна уйти. Раньше любовь ее держала, но, когда Юрако не станет, когда дух его развеется, чтобы сродниться с миром, и любовь уйдет. Матушка сказывала, а Мариника не верила. С детьми случается подобное. Но теперь… она уже чувствует в себе тягу отомстить.

И как знать, не станет ли она и вправду кровожадным ёкаем…

…и чем я могу помочь?

Отпустить.

Как?

Она не знает.

А мне тогда откуда? Призрак качает головой и отступает в тень, а я оказываюсь в темноте кромешной. Пока мы беседовали сумерки переродились в нормальную ночь, которая черна, густа и вообще не пригодна для прогулок.

Так.

Спокойно.

До дома добраться… надо пройти через рыночную площадь, минуть несколько кварталов, причем не самого лучшего толка. Далеко. И опасно.

А тьеринги рядом.

Во всяком случае до их стоянки вдвое ближе. Примут ли… попытаться стоит.

— Что ж, — я подула на замерзшие пальцы. Еще немного и остекленеют, а потом вовсе отвалятся. — Выбор у нас все равно невелик.

Зверь рыкнул.

Он казался взбудораженным и…

…ночь пахла рыбой. Свежей, только-только вытащенной из моря, а потому сохранившей на чешуе легкий йодистый аромат воды. И полежавшей несколько дней… и больше, чем несколько. Соленой и вяленой, копченой в сыром дыму… разной.

Ночь была густой.

Тихой.

Она скрадывала наши шаги, но не стоило обманываться: точно также она прятала и других. Злодеи? Или жертвы… и будто бы тень мелькнула… сердце ухает и бухает, подгоняет.