Дом правительства

Каверин нашел своего героя. С одной стороны, писал он, «давящая сила Торы и Талмуда, связанная с силой денег. Мертвящие, тяжелые традиции, не допускающие ни колебаний, ни сомнений. Здесь – смерть». С другой – Уриэль Акоста, «молодой, пылкий, влюбленный в жизнь и свою Юдифь, приемлющий жизнь, а не букву, автор трактата, опровергающего уставы биржи и синагоги, весенний ветер, врывающийся под мрачные своды, расшвыривающий тысячелетние свитки мертвого закона». Уриэль и Юдифь олицетворяют молодость и истинные тексты: манифест свободной мысли, написанный Уриэлем, и «Песнь песней», первую книгу о любви, которую они читают друг другу. Центральный эпизод спектакля подчеркивал историческую глубину и в то же время актуальность постановки. «На возвышении свалены в кучу еретические книги настоящего ученого. Тщетно пытается Уриэль вырвать хоть одну из груды; появляется пламя, при общем ликовании пылает костер, гибнут дорогие, будящие мысль, страницы». Но «рукописи не горят», как сказал главный советский фаустианец. В финальной сцене юный Спиноза падает на тело Уриэля. «В плаще своего учителя он находит книгу, единственную уцелевшую от пламени, спасенную Юдифью, передавшей ее Уриэлю перед смертью. Мальчик прижимает книгу к груди и сквозь застывшую толпу уносит ее в жизнь, в будущее»[1349].

«Уриэль Акоста» в Государственном Новом театре. Предоставлено ГЦТМ

Реакция была восторженной. Цензор из Главреперткома вырезал несколько строк о христианстве как этапе на пути к внутренней свободе, a участники совещания в Управлении театрально-зрелищных предприятий потребовали избавиться от ассоциации «талмудизма» с еврейством, но все без исключения сочли постановку триумфом. Заместитель начальника Главного управления театрами Наркомпроса Павел Иванович Новицкий сказал, что Каверину удалось изобразить главное противоречие современности – конфликт между идеологическим догматизмом и прогрессивной традицией «целого ряда великих людей, начиная от Галилея, Бруно, Спинозы и до Маркса, Ленина, Сталина». Лучшей находкой Каверина назвали молодость Уриэля. «Акоста должен быть человеком молодым, темпераментным, импульсивным, и в то же время… по отношению к быту он должен быть человеком, любящим жизнь, весь наполненный чувством жизни, радостный. Поэтому он действительно должен быть молодым». И стал – благодаря Каверину. «Вместо антикварного философа и книжного мудреца, – писал Эм. Бескин в «Литературной газете», – живой, увлекательный и увлекающийся юноша-энтузиаст, полный весеннего цветения чувств к любимой Юдифи и веры в то общественное дело, за которое борется и приемлет смерть»[1350].

«Уриэль Акоста» в Государственном Новом театре. Предоставлено ГЦТМ

Автор рецензии в «Правде» определил причину успеха спектакля, сформулировав кредо детей из Дома правительства:

Уриэль – не герой – титан, сокрушающий колонны храма подобно легендарному Самсону. Он – светлый и жизнерадостный юноша, мужественно вступивший в неравную борьбу с раввинами против талмудической схоластики и религиозного фанатизма… Пусть подлинный исторический Уриэль был гораздо старше (в момент отлучения от синагоги ему было 57 лет), но молодой Уриэль лучше, правдоподобнее. Он полностью «соответствует» своим горячим монологам, в которых гораздо больше романтического бунта, чем зрелой, но холодной мудрости[1351].

Отцы – либо титаны, правящие миром во время золотого века, либо Самсоны, поддавшиеся соблазну «куриных и петушиных забот». Дети – одновременно романтические Уриэли и его ученики, несущие книги «в жизнь, в будущее». Каверин понял это слишком поздно: через пять месяцев после рецензии в «Правде» его выселили из Дома правительства за недостаточную жизнерадостность. Автором рецензии был известный театральный критик Осаф Литовский (Каган). Его другой псевдоним (более чем десятилетней давности) – Уриэль[1352].

22. Новые люди

Дети из Дома правительства были жизнерадостными Уриэлями, освобожденными от ига догмы. Унаследовав счастливое детство, они работали над собой и росли вместе со страной. То, к чему Татьяна Мягкова стремилась в Верхнеуральском политизоляторе, они делали стихийно и сообща.