Дом правительства

Но я готовлюсь душевно к уходу от земной юдоли, и нет во мне по отношению ко всем вам и к партии, и ко всему делу – ничего, кроме великой, безграничной любви. Я делаю все человечески возможное и невозможное. Обо всем я тебе написал. Поставил все точки над i. Сделал это заранее, так как совсем не знаю, в каком буду состоянии завтра и послезавтра etc. Может быть, что у меня, как у неврастеника, будет такая универсальная апатия, что и пальцем не смогу пошевельнуть.

А сейчас, хоть с головной болью и со слезами на глазах, все же пишу. Моя внутренняя совесть чиста перед тобой теперь, Коба. Прошу у тебя последнего прощенья (душевного, а не другого). Мысленно поэтому тебя обнимаю. Прощай навеки и не поминай лихом своего несчастного.

Н. Бухарин

10/XII/37[1743]

Коба не ответил. Ответом Сталина был процесс антисоветского право-троцкистского блока, который состоялся 2–13 марта 1938 года. Бухарин признал себя виновным «в измене социалистической родине, самом тяжком преступлении, которое только может быть, в организации кулацких восстаний, в подготовке террористических актов, в принадлежности к подпольной антисоветской организации», но отверг большинство конкретных обвинений, в том числе убийство Кирова и Горького. Он склонял колени перед большими шагами исторического процесса, но вся личная накипь и остатки самолюбия не снялись и не исчезли. Или, в его интерпретации, вся личная накипь и остатки самолюбия не снялись и не исчезли, но он – несмотря ни на что – склонял колени перед большими шагами исторического процесса. В заключение своего последнего слова на суде он сказал:

Стою коленопреклоненным перед страной, перед партией, перед всем народом. Чудовищность преступления безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. Пусть этот процесс будет последним тягчайшим уроком и пусть всем видна великая мощь СССР, пусть всем видно, что контрреволюционный тезис о национальной ограниченности СССР повис в воздухе, как жалкая тряпка. Всем видно мудрое руководство страной, которое обеспечено Сталиным.

С этим сознанием я жду приговора. Дело не в личных переживаниях раскаявшегося врага, а в расцвете СССР, в его международном значении[1744].

На следующий день Бухарин и семнадцать других обвиняемых (в том числе Рыков, Ягода, Зеленский и Розенгольц) были приговорены к смерти. Два дня спустя приговор был приведен в исполнение. «Их позорная, мерзкая кровь, – записала Юлия Пятницкая в дневнике, – слишком малая цена за все это горе, которое пережила и переживает партия, а вместе с ней и все, кто хоть немного умеет чувствовать». И как писал Кольцов в статье, которую Пятницкая прочитала в то утро, «безнадежна претензия болтливого, лицемерно подлого убийцы Бухарина изобразить из себя «идеолога», заблудшее в теоретических ошибках создание. Не удастся ему отделить себя от банды своих соучастников. Не удастся отвести от себя полную ответственность за ряд чудовищных преступлений. Не удастся умыть свои академические ручки. Эти ручки в крови. Это руки убийцы»[1745].

* * *

В течение нескольких месяцев, последовавших за судом над Бухариным, Кольцов был избран в Верховный совет и Академию наук, получил орден Красного знамени и издал «Испанский дневник» отдельной книгой. 12 декабря он выступил в Клубе писателей с докладом о «Кратком курсе истории Коммунистической партии». По воспоминаниям корреспондента «Правды» Александра Авдеенко: