Дом правительства

Неизвестно, была ли у соседей по Дому правительства, расстрелянных в одну ночь, – Краваля, Михайлова и Халатова 26 сентября 1937 года, Гайстера и Демченко 30 октября 1937 года, Муклевича, Каминского и Серебровского 10 февраля 1938 года, Рыкова, Ягоды, Зеленского и Розенгольца 15 марта 1938 года и Пятницкого и Шумяцкого 29 июля 1938 года – возможность или потребность поговорить друг с другом перед смертью. Как писал командир казачьего корпуса Филипп Миронов после того, как Смилга и Полуян приговорили его к расстрелу: «Смерть в бою не страшна: один момент – и все кончено. Но ужасно для человеческой души сознание близкой, неотвратимой смерти, когда нет надежды на случай, когда знаешь, что ничто в мире не может остановить приближающейся могилы, когда до страшного момента остается времени все меньше и меньше и когда наконец тебе говорят: «Яма для тебя готова». Для большинства жителей Дома правительства сознание близкой, неотвратимой смерти продолжалось от нескольких минут до дня и двух ночей в случае подзащитных на бухаринском процессе[1770].

* * *

Охоты на ведьм начинаются внезапно, в ответ на определенные события, и сходят на нет постепенно, без очевидной причины. Участники с трудом вспоминают произошедшее и стараются не думать о нем.

Во второй половине ноября 1938 года массовые операции были прекращены, тройки распущены, а Ежов смещен. Некоторые из ранее арестованных, в том числе Постышев, Эйхе и Богачев, были расстреляны по инерции. Радек и Сокольников, оставленные в живых после процесса «антисоветского троцкистского центра», были убиты в тюрьме по особому приказу Сталина. Первый исполнитель, подсаженный в камеру к Радеку в Верхнеуральском политизоляторе, спровоцировал драку, но убить Радека не смог. Второй успешно справился с заданием. Согласно рапорту тюремной администрации от 19 мая 1939 года: «При осмотре трупа заключенного Радека К. Б. обнаружены на шее кровоподтеки, из уха и горла течет кровь, что явилось результатом сильного удара головой об пол. Смерть последовала в результате нанесения побоев и удушения со стороны заключенного троцкиста Варежникова, о чем и составили настоящий акт». Настоящим убийцей был комендант (начальник расстрельной команды) Чечено-Ингушской АССР И. И. Степанов, арестованный тремя месяцами ранее за «серьезные должностные преступления». После выполнения «специального задания, имеющего важное государственное значение», он был освобожден из-под стражи[1771].

Последним актом массовых операций стала ликвидация их организаторов. Начальник 1-го (учетно-регистрационного) спецотдела НКВД СССР Исаак Шапиро (кв. 453), который подписывал «списки лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР», был арестован 13 ноября 1938 года. Бывший начальник Московского УНКВД и безусловный чемпион среди региональных карателей Станислав Реденс (кв. 200) был арестован 21 ноября 1938-го (через день после срочного вызова в Москву из Казахстана, где он с конца января служил наркомом внутренних дел). Бывший начальник ГУЛАГа Матвей Берман (кв. 141) был арестован 24 декабря 1938-го (через десять дней после своего соседа сверху Михаила Кольцова и через три месяца после своего брата Бориса Бермана, который допрашивал Радека и Бухарина, а потом стал наркомом внутренних дел Белоруссии). Главных организаторов массовых операций арестовали в последнюю очередь: Фриновского – 6 апреля, Ежова – 10 апреля 1939 года. На суде Военной коллегии под председательством Василия Ульриха Ежов сказал:

На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения. Я в течение двадцати пяти лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять, и я о них скажу после, но тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал и в них не повинен.

Бухарин утверждал, что не совершал преступлений, перечисленных в обвинительном заключении, но признает свою вину в создании интеллектуальных предпосылок вредительства. Ежов утверждал, что не совершал преступлений, перечисленных в обвинительном заключении, но признает свою вину в неокончательном истреблении вредителей.