– Я же говорил тебе, – спокойно произнес он, – ты не сможешь постоянно жить в страхе. От стресса твое сердце… – он пожал плечами, подбирая слово, – просто взорвется. Иди сюда, – решительнее закончил он, приближаясь и протягивая руку. Я взялась за нее, вставая на ноги. Не совсем понимала, что Ной делает и зачем. Он встал ближе и осторожно снял через мою голову пропуск в Первый медицинский павильон. Изредка бросая взгляды в лицо, осторожно стянул с плеч белый халат, а затем убрал за уши волосы.
– Секундочку.
Он сложил мои вещи и оставил в кресле, затем быстро достал из шкафа фартук и нацепил на меня. Пальцы проворно завязали узелки – я даже моргнуть не успела. Да и не хотела, вдруг все происходящее нереально. Вдруг я только фантазирую, а сама лежу на кушетке в госпитале с перевязанной головой.
– Так, – решительно сказал Ной, хватая меня под локоть и подтягивая к столу. – Пирог. Звучит чудесно, разве нет?
Я с сомнением нахмурилась:
– Ты хочешь испечь пирог? Он поможет снять стресс?
Я не стала спорить. Если Ной где-то вычитал, что пирог позволит мне мыслить ясно и разумно, я согласна потрудиться; старательно отбросила мысль, что потом, покончив с готовкой, мы опять превратимся в незнакомцев; постаралась не слишком удивляться и своему поведению.
Ной достал из шкафчика корицу в баночке, и мой рот тут же наполнился слюной.
– Орехи добавлять не будем, – с улыбкой сказал он, протягивая мне банку. Я приняла ее, открыла крышечку и вдохнула запах. – Нужно смолоть ее.
Я кивнула, тем не менее не двигаясь. Ной растянулся в широкой добродушной улыбке. «Милота», – читалось в его взгляде.
– Ну, за работу приниматься будем?
Я отмахнулась от его улыбочки, достала с полки тарелку и терку и принялась за корицу. По кухне тут же распространился запах. Это
К счастью, он смотрел не на меня, а копался в холодильнике. Достал вишню, поставил тарелку на стол и занялся тем, что пытался отделить косточку от ягоды. Ной в своей стихии. Может, даже забыл, что я рядом.
– Ты никогда не готовила пирог? – внезапно спросил он, и я едва не подскочила. Прочистив горло, я бодрым голосом ответила:
– Не было времени.
Мой ответ его развеселил, и он улыбнулся, глядя по-прежнему на вишню в своих руках. Сок потек по пальцам, брызнул на стол. Несколько секунд я следила за движением кроваво-красной капли, пока не замерла, когда Ной вскинул голову и громко предупредил:
– Осторожнее!
Я опустила взгляд на терку и обнаружила, что почти вся корица стерта. В голосе Ноя проскользнула усмешка:
– Уверен, ты будешь без ума от нашего первого пирога. – С его стороны зашелестела полиэтиленовая упаковка. – Если, конечно, ты не отрежешь себе руку. Тогда, конечно, тебе будет не до пирога.
Я снова украдкой бросила взгляд в его сторону.
Косточки отправлялись в одну тарелку, вишня – в другую. Ной слизал с безымянного пальца сок, затем достал из шкафа кулек с печеньем и протянул его мне:
– Печенье тоже потри.
– Ладно, только не лезь туда слюнявыми пальцами, – предупредила я, кивнув на вишню. Он обескураженно посмотрел на меня.
– У меня не слюнявые пальцы.
– Ты только что облизал их.
– Три печенье! – приказал Ной, и я рассмеялась, глядя на выражение его лица. Хмурясь, он направился к своей вишне, а я не могла перестать хихикать. Как будто мне в жизни не было так весело. Но внезапно глаза обожгло. Я не сразу осознала почему – может быть, пыль от корицы попала в глаза? Но нет. Я замерла над тарелкой печенья, сжимая в руках терку так, что побелели костяшки пальцев.
Мне должно быть хорошо, почему же так грустно?
Просто я на секунду потеряла контроль, забыла, кто я, забыла, что творится вокруг, и все благодаря Ною. Я продолжила тереть печенье, пытаясь не шмыгать носом и не моргать, чтобы не заплакать.
Печенье.
Нужно натирать печенье.
Не плакать.
Я вдруг почувствовала, как Ной взял меня за плечи, обнял и прижал к своей груди. Я опустила руки. Пальцы все в корице и крошках. А хотелось бы обнять Ноя в ответ. Тесно прижать к себе.
– Вот видишь? – спросил он в макушку. – Иногда даже пирог может снять стресс.
Я судорожно вздохнула, собираясь возразить. Потому что мне
Он размеренно дышал, подстроившись под мое дыхание. Не отпускал меня, пока не высохли слезы.