Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Судя по всему, в тот период Натти сохранял верность Хартингтону. Как Бретт говорил Хартингтону, Натти, Черчилль и Чемберлен договорились о «сохранении [Либерал-]юнионистской партии. И на этот счет ваши желания и взгляды оказываются главным фактором во всех их расчетах… самое важное, как говорит Рэндольф, — это „выгнать банду Гладстона“…» Употребив метафору, свойственную истинному землевладельцу, Натти в марте намекнул Черчиллю, что юнионисты будут довольны, если предпримут те меры, которые они предлагали или поддерживали: «Хартингтон вовсе не Крошка Бо-Пип и не растерял своих овечек [то есть своих сторонников], они с Джо поддерживают прав-во самым решительным и энергичным образом… что касается и билля о преступлениях, и о плане большой покупки, который предстоит отложить на потом. На дорожке еще остаются лошади, чья родословная сомнительна, так как их кобыл покрывали 2 или 3 жеребца [то есть законодательные меры с числом разных спонсоров в палате общин]. По моему мнению… родословная… этих мер сомнительна, но один из отцов — определенно Джо».

В августе, когда Эдуард Гамильтон ужинал у Натти, ему категорически сказали, что «Хартингтон очень скоро станет премьер-министром, причем премьер-министром от реальной Либеральной партии, которую сейчас по-настоящему представляют так называемые консерваторы. Хартингтона уже не заставят делать грязную работу для радикалов. Он раскаивался в том, что „ел грязь“ из соображений партийной верности». Однако Натти не скрывал и своих растущих сомнений, связанных с Чемберленом, который по-прежнему говорил так, словно прежние фракции Либеральной партии еще можно было воссоединить: «…Чемберлен… никогда не станет большим человеком. Он был волком-радикалом в шкуре овцы-тори. Он был типичным демократом — расточителем и шовинистом, — в отличие от Р. Черчилля, которого можно назвать… истинным пилитом в экономических и внешнеполитических вопросах. Ну а Г. был… безнадежен — никогда не знал, чего он хочет… ни два года, ни даже два месяца подряд; он представлял постоянную опасность для государства».

Ничего удивительного, что такой верный «гладстонианец», как Гамильтон, взбунтовался, услышав такие речи (хотя он не мог отрицать, что Натти «прекрасно осведомлен обо всем, что происходит»). Однако любопытно, что сразу после этого Гамильтон был приглашен на ужин в Ментмор к Розбери, к которому он теперь относился как к будущему главе либералов в палате лордов, если не больше.

Иными словами, вопрос стоял не меньше чем о судьбе Либеральной партии, причем Хартингтон тянул в одну сторону, Чемберлен в другую, а Розбери застрял посередине, пытаясь спасти хоть что-нибудь после катастрофы, постигшей Гладстона. Конечно, надежды Натти как-нибудь свести Черчилля и Хартингтона вместе в «реальном» списке от Либеральной партии были обречены из-за ухудшения физического и психического здоровья первого; но на том этапе еще казалось возможным избежать непосредственного захвата власти консерваторами. Иначе зачем Натти предлагал дать Хартингтону денег, чтобы оплатить предвыборные расходы либерал-юнионистов в 1890 г., и зачем он поощрял лорда Дерби поступить так же? Вполне реальным было и предположение Натти в 1888 г., что Гладстона «навсегда изгнали из власти» и что «после того, как Г. уйдет… гомруль умрет естественной смертью». Даже политическое воскрешение Гладстона после победы либералов в 1892 г. оказалось преходящим; Натти осторожно радовался тому, что Розбери сменил Гладстона, и надеялся, что его приверженность гомрулю и реформе палаты лордов окажется лишь поверхностной.

Черчилль и Розбери

Наверное, самым примечательным аспектом роли Натти в сложной партийной политике 1880-х гг. была ее удаленность от его забот как банкира. Можно сказать, впервые Ротшильд занимался политикой по призванию, ради самой политики, при самой незначительной связи дебатов из-за Ирландии или социальной политики с его интересами богатого землевладельца.

Тем не менее важно помнить, что, пока происходили все указанные события, Натти по-прежнему проводил большую часть рабочего дня в Нью-Корте; и поскольку он оставался банкиром, его главным образом занимала не внутренняя, а внешняя политика. Даже если мы попытаемся раскрыть и воссоздать его роль в дебатах по гомрулю, следует помнить: наибольшее значение для него имела дипломатия империализма. Насколько Ротшильды могли воспользоваться своими политическими связями, чтобы в тот период влиять на внешнюю политику? Для ответа на этот вопрос имеет смысл рассмотреть их отношения с двумя политиками после Дизраэли, с которыми они, наверное, были связаны теснее всего. Речь идет о Рэндольфе Черчилле и Розбери. И здесь необходимо кратко упомянуть о самом важном владении Великобритании Викторианской эпохи — об Индии.