Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Для того чтобы начать процесс сбора средств в помощь жертвам погромов, Нью-Корт внес 10 тысяч ф. ст. — столько же, сколько Джейкоб Шифф из нью-йоркской компании «Кун, Лёб и К^о». Вдобавок Натти просил Бальфура, который к тому времени сменил Солсбери на посту премьер-министра, протестовать от имени «еврейских жертв закона и беззакония в России» и призвать правительство России «положить конец чудовищным преследованиям евреев».

Ротшильды могли проявлять нерешительность в начале отношений с Японией по трем причинам. Во-первых, англо-японский союз стал бы ударом по планам восстановления дружеских отношений с Германией; более того, можно даже сказать, что такой союз делал подобные планы ненужными. Во-вторых, Ротшильды не верили, что Япония способна самостоятельно одолеть Россию: в декабре 1903 г. Лео поспорил с герцогом Девонширом, что войны между Россией и Японией не будет — к изумлению японского посла Хаяси, который уверял Экардштайна, что герцог выиграет пари. Даже примерно за месяц до начала военных действий, когда Хаяси обратился к Альфреду, Ротшильды по-прежнему отказывались связывать себя какими-либо обязательствами. В-третьих, когда началась война, парижским Ротшильдам пришлось сдерживать российские облигации, которые, естественно, стали падать в цене. После поражения России цена на них обрушилась[214]. Поэтому Ротшильды проявили интерес к Японии только после того, как началась война. Они приняли участие в новом займе на 5 млн ф. ст., войдя в консорциум, возглавляемый банкирскими домами «Кун, Лёб и К^о» и «М. М. Варбург». Это совпало с «полным» отказом «иметь какое-либо отношение к российскому займу», как Уолтер сообщил Герберту Гладстону. Даже французские Ротшильды теперь отказывали в помощи Санкт-Петербургу, хотя и не столь категорично. Как говорил Альфонс послу Германии в Париже в августе 1904 г., «Парижский дом Ротшильдов враждебно настроен к России и в настоящее время старается держаться в стороне от российских операций… Россия обещала улучшить положение его единоверцев, если он даст денег, но… он считает, что это пустые слова. Однако, поскольку он, как хороший француз, считает, что более или менее обязан поддержать союз с Россией (а именно это я подразумеваю), он, возможно, смягчится и в конце концов откроет свой кошелек, каким бы неблагоприятным он ни считал нынешнее положение».

Победы Японии в Порт-Артуре, в Мукдене и решающая победа в Цусимском сражении в мае 1905 г. оправдали решение поддержать Японию против России не только на религиозной, но и на экономической основе. После войны новые связи между Великобританией, США и Японией укрепились не только на дипломатическом, но и на финансовом уровне. В 1906 г. и Лондонский, и Парижский дома участвовали еще в одном займе на 25 млн ф. ст., который на сей раз привлек подписчиков также во Франции и в Германии; а через год они совместно разместили еще один заем на 11,5 млн ф. ст. К тому времени Натти уверял своих изначально более скептически настроенных парижских родственников, что «их плотное и умное население, их верноподданность и ум скоро выведут их в первые ряды как в торговле, так и в промышленности». С другой стороны, он не отрицал, что «успех японских финансовых предприятий произошел благодаря… посредникам, которые познакомили мир с ценностью японских облигаций в такое время, когда на них и смотреть не желали». «Желанным и весьма почетным гостем в Токио» стал Джейкоб Шифф, которому «курили фимиам»; и «его дорогой племянник Варбург из Гамбурга», который, после успеха в Гамбурге японского займа, «напоминал лягушку из басни и… раздулся от тщеславия и веры в свою власть контролировать европейские рынки и вовлекать все крупные дома во все и всяческие синдикаты». Они вместе с Ревелстоком оценили потенциал Японии задолго до того, как это поняли Ротшильды. Поэтому утверждение Натти в мае 1907 г., что «мы всегда питали большую веру в Японию, веру в их военную и морскую доблесть, которые в изобилии подтвердила последняя война, веру в ресурсы страны и еще большую веру в мудрость правителей Японии», — не совсем верно.