Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Поэтому не следует преувеличивать степень относительного упадка Ротшильдов в период между двумя мировыми войнами. Поколение Ротшильдов, выросшее в те годы, не замечало угасания семейного благосостояния; более того, нравы предыдущего столетия сохранялись, как будто законсервированные. У Ги и его сестры Жаклин было у каждого по няне-англичанке, хотя две няни настолько не выносили друг друга, что отказывались даже обедать вместе. Таким образом, дети росли в странной изоляции не только от собственных родителей, с которыми они обедали один раз в неделю, но и друг от друга. Они были изолированы и от внешнего мира. В школьные годы Ги возил в лицей и обратно один из шоферов его отца; дополнительную защиту обеспечивал лакей. Почти все время он проводил не в Париже, а в одной из загородных резиденций семьи. Каждый год вся семья переезжала из Ферьера (где жила с ноября по январь) в Канны (где проводила февраль или март), а затем в Шантийи (куда приезжали на Пасху и с июля по сентябрь). И Эдмонд в юности жил или в доме, который его отец снимал на Кенсингтон-Пэлас-Гарденс, 18, или в имении размером в 2500 акров в Эксбери (графство Гемпшир). Здесь и в других обширных семейных поместьях их родители проводили досуг почти так же, как делали до них их деды. В то время как Лайонел удовлетворял в Эксбери свою страсть к садоводству с помощью многочисленных садовников (до 400!), Эдуард посещал любимые скачки в Шантийи. Ноэми, жена Мориса, шла в ногу со временем: она построила спортивный комплекс в Савойских Альпах, в Межеве. Получив возможность распоряжаться деньгами, молодые Ротшильды без всякого стеснения принимались их тратить. Для Ги 1930-е гг. означали гольф, американские машины, танцы в Биаррице и игру в баккара в Довиле. Филипп построил себе приморскую виллу в Аркашоне, где можно было без помех развлекать чужих жен. Он активно помогал своему отцу проматывать деньги, построив собственный театр на улице Пигаль (место было подходящим, так как пользовалось дурной репутацией)[235].

И все же признаки увядания не заставили себя ждать. В 1922 г., после смерти Алисы, незамужней сестры Фердинанда, Джимми довольно неожиданно унаследовал Уоддесдон; но когда в июле 1939 г. там гостил Гарольд Николсон, имение не произвело на него особого впечатления (как он жаловался Вите Саквиль-Уэст): «Здесь вряд ли что-либо изменилось со времен старого барона [Фердинанда]. Чудесные картины и севрский фарфор, но ужасный вкус. Джимми ничего не хочет менять, и в туалетах до сих пор ручки, которые надо вытягивать вверх, вместо цепочек, которые надо дергать вниз. В спальнях нет водопровода, и хотя еда, напитки и цветы роскошны, жизнь там в самом деле менее удобна, чем в нашей грязи в Уилде».

Был ли то просто эстетический консерватизм или семье были уже не по карману огромные текущие расходы на содержание больших домов? Конечно, от некоторых старых домов пришлось отказаться. После войны поместье Холтон продали Королевским ВВС за 112 тысяч ф. ст., Астон-Клинтон превратили в отель, а в Ганнерсбери устроили общественный парк. Расстались бы и с Трингом, если бы удалось убедить Музей естественной истории принять поместье в дар[236]. В 1929 г. снесли первый дом Ротшильдов в Вест-Энде по адресу: улица Пикадилли, 107, чтобы освободить место для бальной залы отеля; девять лет спустя, когда продлевали Керзон-стрит, такая же участь постигла величественный дом Альфреда по адресу: Симор-Плейс, 1. Семья отказалась от аренды дома 148 по Пикадилли, а его содержимое в 1937 г. продали с аукциона[237]. Французские Ротшильды также расстались с тремя объектами недвижимости[238]. Пожалуй, самым горестным символом времени стало решение Уолтера продать почти всю коллекцию чучел птиц из Тринга (кроме 200 страусов, нанду и казуаров) американскому Музею естественной истории за 225 тысяч долларов (меньше доллара за экспонат).