Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999

Часто говорят, что современный финансовый мир сильно отличается от финансового мира прошлого. Проводятся гораздо более масштабные, чем прежде, операции; благодаря достижениям в области электронной коммуникации они проводятся с беспрецедентной скоростью. Государственные и частные системы регуляции не поспевают за такими новыми явлениями, как, например, деривативы. Резервы центробанков кажутся маленькими по сравнению с огромным оборотом на международных рынках иностранной валюты. В эпоху глобализации устаревают сами национальные государства, тем более — семейные компании. Будущее принадлежит громадным международным корпорациям. Однако читатели, возможно, склонны подвергнуть сомнению столь скороспелые выводы. Конечно, по сравнению с периодом 1914–1945 гг. — и, возможно, также с периодом до 1979 г. — финансовый мир полностью изменился. Но по сравнению со столетием, предшествовавшим Первой мировой войне, 1980-е и 1990-е гг. выглядят не такими исключительными. На фоне демографических и экономических сдвигов XIX в. — и, конечно, на фоне очень ограниченных финансовых ресурсов национальных государств — международные движения капитала в XIX в. были очень большими. По сравнению с тем, что происходило ранее, средства сообщения в XIX в. резко ускорили проведение деловых операций. Регуляция намного отставала от новшеств на рынке облигаций и акций. Рынки были неустойчивыми; мелкие оплошности часто приводили к катастрофическим последствиям для отдельных компаний. На протяжении почти всего XIX в. никто не сомневался в том, что лучшие перспективы не только процветания, но и выживания более чем на 10–20 лет вперед были у компаний вроде той, которую основал Майер Амшель Ротшильд и вывел из гетто к величию его сын Натан в эпоху Наполеоновских войн. Успех коренился в отчетливом духе семейного согласия (concordia), честности (integritas), имевшей корни в религии, и трудолюбия (industria). Эти принципы оказались на удивление выносливыми, несмотря на центробежные тенденции, свойственные всем большим семьям, разъедающее действие ассимиляции и многочисленных соблазнов, которые несет с собой богатство. В то же время многонациональная структура придавала компании уникальную степень гибкости, позволив ей пережить даже самые худшие экономические и политические кризисы.

Возможно, современная финансовая корпорация унаследует такую гибкость. Возможно, благодаря достижениям бюрократической рационализации, которую мы называем «менеджментом», она способна даже превзойти оригинал. Но она не способна с легкостью воссоздать дух более ранней структуры; никакой объем корпоративной риторики не может превратить рассеянное множество акционеров, директоров, руководителей и служащих — в семью. Фрэнсис Фукуяма и другие утверждают: одна из слабостей таких современных западных учреждений, как корпорации, заключается в том, что они не добиваются доверия и преданности со стороны отдельных служащих или инвесторов. Может быть, у семейной компании это получается лучше, пусть даже подчас за счет отказа от масштабных операций.

Спорный вопрос, выгадывают ли банки — как банки — оттого, что знают свою историю; как однажды сказал А. Дж. П. Тейлор, история учит людей лишь одному: как совершать новые ошибки, а слишком большие познания в финансовой истории влекут за собой избыточное неприятие риска у профессиональных инвесторов. По крайней мере один из руководителей N. M. Rothschild group заметил, что его гораздо больше интересует будущее Ротшильдов, чем их прошлое; и он имеет право на подобные взгляды. С другой стороны, история банка «Н. М. Ротшильд и сыновья» и других домов Ротшильдов обладает для него и его коллег огромной значимостью. Знание истории полезно в одном отношении: фамилия Ротшильд во многом — такой же крупный актив, как и многое из того, что фигурирует в отчетах группы Ротшильдов. Ротшильды — знаменитая компания, это торговая марка, равной которой в международных финансах нет; надеюсь, что эта книга хотя бы в какой-то мере объясняет, почему так происходит.