Дом с химерами

Нашёл он её не сразу. Вовсе не потому, что лысых персонажей, среди которых Точилин предполагал обнаружить Аннушку, тут было предостаточно, наоборот, всё больше чернели вокруг смоляные косички с бусами, мелкие каракулевые кудряшки с ленточками и пучки волос с заколками из костей. А потому, что и Аннушка была сегодня при волосах. В этаком древнеегипетском парике.

Так неожиданно после подземелья и сумерек вчерашнего дня, когда он видел её в последний раз, что Арсений даже запнулся на полпути к столику – уж больно хорошеньким оказалось бледное личико, оттенённое прямоугольной рамкой агатовых локонов. С драматическим изломом брови и зауженными уголками глаз в макияже, будто в угольной пыли…

Едва он опустился в кресло напротив, как Аннушка без предисловий ошпарила его горячечным шёпотом:

– Им грозит опасность!

Ошпарила, перегнувшись через столик так близко, что капитан с минуту вообще ничего не соображал, уставившись в её вишнёво-карамельные губы.

– Кому грозит?.. – спросил он наконец, когда Аннушка уже вернулась в своё кресло с заключительными словами:

– Такие дела…

Девушка посмотрела на него с недоумением и, запоздало поняв причину капитанского столбняка, вдруг зарделась как школьница. Хоть и буркнула недовольно своим грубоватым, не слишком девическим, голоском:

– Этого мне ещё не хватало. – И на вопросительный взгляд Арсения, пояснила сухо: – Стать музой уголовного сыска.

– Не дай бог! – открестился и сам оперуполномоченный. – Ты б её видела. С вываленным языком как у овчарки, в руке дубинка, под мышкой Кодекс…

– Неужто одной дубинки не хватает? – привычно съязвила девушка.

Арсений сделал вид, что не расслышал.

– И что всё это значит?.. – мотнул он подбородком на зал, полный чёрных косичек, цветных ирокезов, пучков и кудряшек, тоже преимущественно чёрных, а под конец выразительно глянул на древнеегипетский парик девушки. – Это конспирация, что ли? Затесаться сюда. По какому поводу мимикрия?

– Да-а… – протянула Аннушка, прикрыв глаза так, что угольные ресницы упали низко на самые скулы. – Значит, в мегафон не услышал. Попробуем через 102. Как я уже говорила, – вновь распахнулись антрацитовые глаза, – в 1917 году…

Что такое не везёт

На очередном кастинге в рекламном агентстве «Бееп Интернасионал» произошёл очередной ужасный казус, в результате которого всё та же несвоевременная старлетка, несмотря на весь блеск очей и выдающиеся, безо всякого силикона, физические данные, пролетела мимо Баскин и даже мимо Роббинс, как…

Нет, воспитание бедной девушке не позволило уточнить с должным размахом, как именно пролетела.

Реклама какой-то шведской фирмы шарикоподшипников (на кой им реклама в центре Москвы?), доставшаяся ей, оплачивалась неплохо. Это немножко утешало, но только до тех пор, пока не было представлено тяжеленное пластиково-металлическое сооружение, одинаково оскорбительное при ношении хоть на шее, хоть через плечо…

Судебные архивы в пересказе Анны

Национализации им было мало! Теперь им подавай: «Экспроприацию экспроприированного!» – даже Иван Фиодорович не сразу сумел прочитать новый лозунг, когда впервые увидел его над толпой оборванцев, марширующих на свой очередной митинг. Подумал тогда ещё: «Как же они, господи, сами такое осилили, если “Ра-бы не-мы!” в фабричной школе и то по слогам разбирают?» Экспроприация… А скандировать-то как станут вслед за своим вождем, если он у них ни в жизнь такое не выговорит?

– Никак не выговорит, – покладисто раздалось из далёка прихожей грудным женским голосом. – Да, я так понимаю, барин, что и не станет он им выговаривать. Он им попросту растолкует: «Грабь, мол, ребята, награбленное!» И пойдёт…

– И пошло уже, Алевтина, пошло! – зарычал мануфактурщик, распуская зубами узелок на кожаной папке. – Понеслась уже русская пугачёвщина! Комиссары, вон, ходят в картузах, но с золотыми цепями на кожанках, солдаты в обмотках – и собольих шубах, всё сплошь начальники, стучатся в двери какие-то тёмные типы с винтовками и мандатами, требуют от имени народа золото и калоши! Ухтомских грабили, Вяземских грабили!.. – зло шуршал бумагами мануфактурщик.

– Помилуй Бог, – поддакнула Алевтина. – У нас пока тихо, слава богу, а не дай бог…

– А не дай?! – не так расслышал её миллионер Шатуров. – Вон, Гохман не дал, вытолкал взашей, так другие пришли и застрелили его из револьверов!

– Страшные времена, последние, – скучая, протёрла батистовым платочком содержимое декольте Алевтина. – Напрасно вы сами не поехали с семейством своим до Берлина.

– Так ведь надеялся – уляжется, схлынет! – всплеснул руками Шатуров. – Думал, придёт власть, всех выпорют, разгонят, а мы с тобой станем барыни дожидаться из Берлина! Это же бунт! А бунт положено разгонять и пороть!

– Верно, как нельзя верно говорите, барин, – скучая, понюхала Алевтина платочек и спрятала его обратно за пазуху. – Уж мы с вами так дожидались бы…