Дом с мезонином в наследство

— Слушай, Тин… — вдруг поднял к сестре красное заплаканное лицо Алеша. – А ты это…У тебя же своих–то детей с профессором твоим нет… Может, это… Может, ты его пока к себе возьмешь? А что? Понянькаетесь там с ним, а потом и видно будет… Он же тебе не чужой какой, родной племянник все–таки. Тем более, он уже и привык к тебе. Свету–то, как из больницы ее выписали, он и не признавал даже. А к тебе привык! А что? Раз своих у твоего Антона нет, он и рад будет…

— Есть! — вздрогнули вместе Тина и Алеша от звонкого Мисюськиного голоска. – Неправда! Есть, есть уже у Антона свой ребенок! Понятно вам? Я беременная, понятно? Уже два месяца! 

— От кого беременная? – хлопнул растерянно в сторону сестры хмельными глазами Алеша. – Не понял я…

— Да от Антона, господи! Тупой какой…От Антона Тининого я беременная! – громко и зло снова бросила ему в лицо Мисюсь. – То есть не Тининого, а моего теперь, получается! Он мой теперь, мой! И я сейчас же к нему поеду, понятно? И все ему про ребенка скажу! Раньше не говорила, а теперь скажу! И пусть все на свои места встанет! Теперь уж он от меня не отделается… И ты уж прости меня, дорогая сестренка, но ты сама во всем виновата! – развернувшись все корпусом к Тине и зло сверкая глазами, продолжала она говорить взахлеб, будто боялась остановиться на полуслове: — Не видишь никак, что муж твой здесь и сейчас живет, а не в том чеховском времени, в котором ты по дурости застряла! – и, скорчив мерзкую гримаску , добавила: — Может, конечно, твой любимый писатель и выгнал бы меня из своей спальни, а вот твой муж не смог! Духу не хватило, хоть и измаялся весь потом. Ну ничего, теперь уж не до маеты ему будет, когда про ребеночка своего узнает… И все! И не говорите мне больше ничего! И сами теперь в этой дыре живите! А я больше не хочу!

 Развернувшись, Мисюсь молнией заскочила в дом и тут же снова появилась на крыльце, уже с дорожной сумкой в руке. Вскинув голову, гордо прошла мимо Тины, мимо сидящего на ступеньке Алеши. Не обернувшись даже, быстро пошла к калитке.

— Ах ты, шалава… — только и смог пробормотать Алеша, с испугом оглядываясь на Тину. –Да я… Да я тебе сейчас за это башку оторву…Тин, да я догоню ее сейчас…

 Весь налившись багровой краской и словно вмиг задохнувшись, он начал уже неуклюже подниматься с крыльца, но Тина вдруг окликнула его тихо и властно:

— Сядь, Алеша! Оставь ее. Пусть идет…

— Как же…Как же – идет, Тинка? А ты?

— А что я? Я здесь останусь. С тобой. С Митенькой. Не бросать же ребенка, в самом деле…

— Тинка, да ты что?! С ума сошла? Да бог с ним, справлюсь я как–нибудь! Ты поезжай, Тинка, а то эта дрянь и в самом деле там делов наворотит…Гордость–то твоя тебе боком потом и выйдет!

— Да при чем тут гордость…Ладно, Алеш. Не суетись. Не поеду я. Проживем как–нибудь. Работать будем, Митеньку поднимать…

 Она хотела добавить пришедшее некстати в голову чеховское «…еще увидим небо в алмазах», да не стала. И впрямь, какие уж тут алмазы… 

 С тех пор Тина Мисюсь не видела. Через месяц на Белореченскую их почту пришла большая посылка с Тиниными вещами, с адресом на грубом холщовом мешке, выведенном старательно неровными детскими буквами. Так буквы писала только Мисюсь, будто они прыгали у нее друг от друга весело в разные стороны. Буквы–попрыгуньи. Веселые такие буквы. Веселые, как и сама их попрыгунья–хозяйка…

 ***

7.

 Заснуть Тине в эту ночь так и не удалось. Разгулялось–распоясалось в ней былое, как будто ему дверь на свободу, наконец, открыли. Странно как. А она думала, что и не помнит своего прошлого в таких тонких мельчайших деталях… Спать легла только на рассвете, но так и провела попусту остаток ночи до первых, горячих с самого утра солнечных лучей. Они настырно проникали в комнату через открытое окно, лезли в глаза, играли на стене веселыми зайчиками, отпрыгивая от большой хрустальной вазы с полевыми цветами, что недавно принесла с прогулки по лесу Анюта. Что ж, видно день будет знойным и душным, раз так солнце с утра распоясалось. А еще – суетливым и счастливо–семейным. И в самом деле, чего его отменять для радости, этот новый день? Ну, не спала ночь, ну, провела ее в горьких думах–воспоминаниях - это разве повод для отмены этого дня как такового? Ничего не повод! Чего это она…Сегодня воскресенье, сегодня обязательно придет Митенька с юной своей женой Мариной. Олег Анютин из города приедет. И Леня обязательно зайдет…И надо обязательно к вечеру баню истопить…

 Во дворе требовательно залопотала что–то на своем младенческом милом языке Сонечка, и тут же потек ей навстречу Анютин ласковый голосок:

— Тише, тише, доча, не кричи… Бабушку разбудишь! Пусть бабушка поспит еще маленько, правда? А мы с тобой давай по травке погуляем, цветочки потрогаем… Ах они, цветочки какие красивые…