Дом с мезонином в наследство

 … — Вот объясни, зачем я тебя тащила с собой в такую даль? Чтоб ты молчал, как партизан, да? Почему я всегда и все должна делать сама? Ты думаешь, мне этим приятно заниматься? — бушевала Ольга, развернувшись к сидящему за рулем Никите. – И не гони так, экстремал хренов! Лучше бы в другом месте лихость свою демонстрировал! Сидит главное, помалкивает чистоплюйски…Получается, что я крайняя, да? Стерва–сестра при благородном брате?

 Никита молчал. Знал, что в минуты сестринского гнева помолчать лучше. Сейчас побушует минут пять и успокоится. Сдуется, как воздушный шарик. Еще и прощения просить будет…

— Хоть бы одним словом поддержал меня, поганец! Заладил одно – ах, как у вас красиво, ах, берег белый… Чего тебе этот берег–то дался? Жить, что ли, здесь собрался? Так давай, флаг тебе в руки! Мне меньше заботы! Если уж такой ты романтичный у нас, не выставляй меня пушечным мясом, не делай из меня прагматичную да злую сеструху! Не стал он в разговор встревать, видишь ли… Хороший и добрый мальчик…Противно ему…

 Ольга замолчала, вытащила тонкими нервными пальцами сигарету из пачки, завертелась вьюном на кресле в поисках зажигалки.

— В бардачке. Как откроешь, справа, — тихим ровным голосом произнес Никита.

— Без тебя знаю! - уже без прежней злобной горячности пробурчала Ольга, прикуривая. Несколькими глубокими затяжками покончив с сигаретой, по–мужски выщелкнула окурок в окно и замолчала грустно, уперла взгляд в неожиданно выскочившее из–за кромки леса заросшее камышом и осокой то ли мелкое озеро, то ли глубокое болото с желтыми кувшинками в самой его сердцевине. Вскоре и плотный травянисто–пропаренный запах стоячей воды теплой и навязчивой волной проник в открытое окно, заставив ее поморщиться недовольно:

— Фу, дрянь какая… Не люблю всяких деревенских запахов…Кофе хочешь, Никитка?

— Давай… — тем же ровным голосом произнес Никита, усмехнувшись про себя – вот и прошла гроза, отсверкали молнии…

 Ольга перетащила с заднего сиденья себе на колени дорожную сумку, выудила из нее большой термос, налила кофе в глубокую пластиковую кружку. Осторожно протянув ее брату, спросила совсем уже другим голосом, спокойным и по–деловому озабоченным:

— Как думаешь, не подведет нас эта тетка? Странной она мне показалась какой–то. И согласилась, главное, с ходу…

— А вот это и плохо, что с ходу. Не врубилась в ситуацию, значит.

— Боишься, что передумает?

— Да запросто! Если она нормальная, конечно. Вот ты, будь на ее месте, отказалась бы от своей доли?

— Я? Ну это вряд ли… Нет, конечно же нет… С чего это ради?

— Ну да. В наше время от денег может отказаться только ненормальный. Каждый за свой кусок смертным боем бьется. А что делать – жизнь такая.

— Ну ты, допустим, не шибко и бьешься. Ты смотришь, как другие за него бьются. Зато потом с удовольствием он него откусываешь. Что, не так разве?

— Ну ладно, Оль. Поворчала, и хватит. Давай лучше к существу вопроса вернемся. А вдруг она и впрямь передумает?

— Ладно, не пугай меня… А может, она и есть та самая ненормальная? Ты видел, как она на известие о смерти отца прореагировала? Больше четверти века его в глаза не видывала, и друг как на ходу сломалась. Есть, есть в ней что–то странное все–таки… И совсем на нашу мать не похожа…

— А может, она и в самом деле его любила все эти годы?

— Че–го? – усмехнулась Ольга, сверкнув сбоку на Никиту холодным голубым взглядом. – Вы что, юноша, киношек сопливых насмотрелись? Бог с вами, юноша, кака така любовь?

— А вот така любовь! – в тон ей ответил Никита. – Сама не умеешь любить, так и других не учи, прагматично–циничная ты наша…

— А ты, значит, умеешь?

— А черт его знает. Может, и умею. Но четверть века не осилил бы, это уж точно. Слушай, а эта Анюта тебе как показалась? Не странной?

— Да нет… Обыкновенная девчонка. Симпатичная, и глаза у нее умненькие. Она мне даже понравилась чем–то. Да и то – сестра все–таки. Что–то есть в ней такое, будто притягивающее. Обаяние какое–то деревенское…

— А эта твоя симпатичная да умненькая не уговорит мать передумать? Сейчас обработает ее в два счета, и останемся мы ни с чем. Эх, надо было эту тетку все же с собой везти! По горячим следам, как говорится. Не надо было ей уступать…

— Ну так и не уступал бы! Чего молчал–то? Хорошо сейчас после драки кулаками размахивать! Советчик нашелся…

— Ну, а если она и впрямь передумает? Чего тогда делать будем? Если с этой теткой делиться придется, то на мою одну треть никакого жилья приличного уж точно не купишь! Дом–то старый уже, да и цены у нас не московские… Тебе–то хорошо, ты у мужа живешь! А мне что прикажешь делать?

— Постой, Никитка… Это что значит, ты собрался на всю свою долю жилье покупать?

— Ну да…

— А мне тогда что делать?

— А что тебе? Ты тоже свою долю получишь.

— А маму куда? Про маму ты забыл, выходит? Дом продадим, доли благополучно поделим, а маме – фигушки? Ей, конечно, тоже полагается обязательная какая–то доля как иждивенке, но она же смешная совсем! На нее уж точно ничего не купишь! И что тогда? Где она жить–то будет? К себе ее возьмешь?