Дом с мезонином в наследство

 Никита ничего сестре не ответил - поморщился только едва заметно да повел головой взад–вперед, пытаясь таким образом снять напряжение с подуставшего уже загривка. Шутка ли – вторые сутки за рулем. Правда, Ольга дает ему подремать на заднем сиденье часок–другой, сама за руль садится. Но водитель из нее еще тот. Как говаривал один юморист – обезьяна с гранатой. Нервная она очень. Все в хвосте оказаться боится, терпеть не может, когда ее обгонять начинают. Тут же срывается с тормозов. Дорога чистая ей нужна, видишь ли. И так во всем. Нет, молодец, конечно… Наверное, это и правильно, наверное, так и надо. В борьбе за свое место под солнцем все средства хороши — и холодная злость, и острый язык, и коварство – все сгодится. Все на пользу пойдет. А только иногда так по–глупому обыкновенного тепла хочется… Не заботы о его, Никитином, жизненном успехе–благополучии, а никчемного и бесполезного сытого тепла. Такого, как от маминых пирогов с капустой. Или как от старого, покрытого вытершимся пледом кресла–качалки в отцовском кабинете, впитавшего, как ему казалось в детстве, всю мудрость расположившихся на стеллажах старых, раритетных почти изданий классиков. Отец так искренне радовался, он помнит, когда видел его в том кресле с томиком Пушкина или Гоголя в обнимку…

Вот Ольга – та вообще книжек читать не любила, как отец ни исхитрялся любовь ей эту привить – и строгостью, и всякими там разными педагогическими заманухами–изысками. Заявила ему, будучи еще тринадцатилетней соплюшкой, что глотать книжную пыль да отказывать себе в исключительных удовольствиях материально–технического прогресса вовсе не собирается. И пусть, мол, ей отец даже и препятствий никаких не чинит на этом пути, и младшему братишке тоже – все равно она его в «эту дохлую книжную пылюку» не пустит… Так и поперла потом по этому пути, и самый престижный в их городе политехнический институт почти с отличием закончила – чуть–чуть до красного диплома не дотянула, - и в тележку торжественно шествующего по стране нагло–юного капитализма умело впрыгнула, и замуж за начинающего расчетливо–занудного банкира выскочила. Правда, банкир этот так и застрял в разряде начинающих да подающих надежды, чего–то не связалось у него там, на светлом капиталистическом пути по добыванию барышей со сказочными нулями. То ли расчетливость с занудностью не связалась, то ли наоборот… Потому, наверное, и из него, из братца родненького, принялась сестрица лепить с упорством да остервенением что–то крепко–мужское и для добывания этих барышей удобоваримое, и на бедный его умненький биофак ополчилась, как пантера, еще и по несчастному Дарвину ёрничеством своим прошлась–процарапалась…

 Нет, зря таки он с детства на поводу у нее идет. Лучше бы в том отцовском кресле подольше засиделся. Теперь уж ничего назад не воротишь… Он вообще отца очень любил. И кабинет его любил, и книги, и долгие тихие беседы о высшем–тонком–философском, и упорную его романтическую несовременность, и даже имя любил. Такое же, как у Чехова - Антон Палыч. Наверное, и внешне отец похож был бы на старого Чехова, доживи тот в свое время до его преклонных лет…

 ***

3.

 Хозяйка–ночь на цыпочках вошла к ней в настежь распахнутое окно, бросив на произвол судьбы легких своих музыкантов, которые, впрочем, и без нее прекрасно справились, выдавая волшебные звучания июльской ночной колыбельной : и цикады так же старательно наигрывали на тоненьких своих скрипочках прежнюю, навсегда установленную природой мелодию, и листья старой груши пришептывали что–то к ней ласковое, и ветер шелестел травой и цветами, пытаясь вслед за ночью ворваться к ней в окно. Надо бы по–хорошему спать лечь, конечно, да только бесполезное это занятие. Все равно не уснуть. Пролежишь с закрытыми глазами до утра, дожидаясь желанного провала в небытие – и ничего, устанешь только. Лучше уж пойти пройтись рука об руку с этой ночью, тем более и она и не против такой прогулки…

 Тина на цыпочках вышла в прихожую, тихо открыла входную дверь, похвалив себя за недавний хозяйский обиход - собралась–таки, наконец, смазать маслом старые ржавые петли, отчего они ей в благодарность не скрипнули теперь противно да не порушили сна Анюты с Сонечкой. Хотя чего уж себя так сильно хвалить – подумаешь, петли смазала. Героиня. Вот если б она удосужилась к пенсии дом отремонтировать – это да. Это был бы подвиг настоящий. Старый уже дом–то. Родительский еще. Хотя вот Митенька говорит, что он еще сто лет простоит. А Митеньке можно верить, он парень в этих делах соображучий да рассудительный. Весь в Тининого отца, то есть в деда своего, пошел…