Дом с привидениями

– Понятно! Значит, полный сирота. Ни отца, ни матери, а дядя по несознательности перебежал в Румынию да имение себе там с горя купил, – сказал Никита и, обращаясь к председателю, добавил: – У меня вопросов больше нет!

Пока другие комсомольцы задавали Котьке разные пустяковые вопросы: сколько ему лет, много ли он зарабатывает у своего кустаря и давно ли перестал верить в бога, я поспешно придумывал, что мне говорить, когда начнутся отводы.

Котька держался на собрании очень храбро, он говорил такие слова, как «существо вопроса», «физическое и моральное отношение», «косвенный эксплуататор»… Наверное, его кто-то научил выступать здесь с такими учеными словами.

– Приступаем к обсуждению, – сказал председатель. – У кого есть отводы?

По залу прошел шорох, и стало очень тихо. Председатель приподнялся на цыпочках, вглядываясь далеко в конец зала. Он сейчас казался очень длинным; казалось, вот-вот он раздавит обеими широкими ладонями покрытый кумачом маленький столик. Коломеец обернулся и начал разглядывать сидевших сзади комсомольцев так, словно хотел догадаться заранее, кто из них будет давать отвод.

Котька смотрел в упор на председателя. Видно было – ему очень хотелось повернуться лицом к собранию, но было страшно.

В этой настороженной тишине я услышал, как сидящий позади меня загорелый комсомолец сказал соседу:

– Случай интересный.

Услышав шепот, председатель спросил:

– Ты имеешь отвод, да, Поливко?

Загорелый комсомолец смутился от неожиданности и буркнул:

– Да нет, я просто так.

– Говори, Петрусь, – сказал я и толкнул Маремуху.

– Хорошее дело. Почему я? Говори ты первый!

– Мы же условились. Я буду последний, – сказал я.

– Но Сашки же нет? – заскулил Петька. – Я не буду первым. Говори!

– Будут отводы? Не стесняйтесь, товарищи! Что? – сказал председатель.

– Ну, Петька! – угрожающе прошипел я на ухо Маремухе.

Петька молча сопел.

– У меня есть отвод! – выкрикнул я, отважившись, и, точно на уроке в трудшколе, поднял кверху два пальца.

– Ну что ж, давай! – оживился председатель. – Выходи на сцену!

– Да я отсюда…

– Выходи, выходи… – призывал председатель.

Мне очень не хотелось идти туда, так далеко, к столику президиума, и я попросил:

– Лучше я отсюда. Все равно!

– Пусть парень говорит с места. Не сбивай его! – крикнули председателю.

Махнув рукой, он уселся на табуретку, испытующе глядя на меня.

Но меня уже и так сбили. Все, что я хотел сказать, я забыл. Передо мной были десятки внимательных и незнакомых глаз, только где-то вдали виднелось улыбающееся лицо Коломейца. Котька тоже смотрел на меня, и я видел в его взгляде нескрываемую злобу. Что говорить? Как начинать? Сказать о том, как Григоренко бил в трудшколе Маремуху? Но ведь об этом мы решили не говорить. А что же еще?

Собрание ждало.

Тихо было. И страшно.

Я понял, что, если еще одну секунду простою так, молча, меня подымут на смех. Надо было говорить. Что? Не важно. Лишь бы говорить!

– Товарищи! – задыхаясь от волнения и едва не пустив петуха, сказал я. – Мы хорошо знаем… Я хорошо знаю этого… – здесь я поперхнулся и выдавил хрипло, – типа… Его родственник был гетман Петро Дорошенко, а сам он был начальником «удавов» у петлюровских…

Громкий хохот прервал меня. Собрание смеялось. Я видел вокруг смеющиеся лица комсомольцев.

– Чего вы смеетесь? – заглушая шум, закричал я изо всех сил. – Разве я неправду говорю? Правду! Он был начальником патруля «удавов» у петлюровских скаутов, а его отец… – Но, вспомнив тут, что про отца уже говорить не стоит, я снова сбился и после минутной паузы быстро пробормотал: – Он хочет поступить в комсомол, чтобы карьеру себе сделать, он всегда против Советской власти был, вы ему не верьте!..

Надо было говорить еще, много надо было говорить, но я почувствовал, что ничего больше сказать не сумею, – ни одной связной мысли не было в мозгу, и язык отяжелел.

Махнув рукой, я опустился на скамью. Я не мог смотреть на Петьку, мне было стыдно перед ним, что я оскандалился.

– Ты кончил, паренек? – крикнул председатель.

– Ага, – тихо ответил я, и по залу снова пронесся смешок.

– Разрешите справку по этому отводу! – услышал я жесткий, спокойный голос Котьки.

– Какие могут быть сейчас справки? – сказал председатель. – Справку получишь в конце прений. Что?

– У меня справка в порядке ведения собрания! – не сдавался Котька. – Два слова – и все будет ясно.

– Пусть говорит! – крикнул председателю загорелый комсомолец. – Дай ему слово.

Председатель кивнул Котьке:

– Говори, только кратко.

– Я скажу очень кратко! – еще тверже начал Котька. – Вряд ли можно назвать отводом эту чепуху, которую сказал данный товарищ, все вы понимаете, что это глупости. Дело в том, что здесь со мной сводятся личные счеты…

– Мотивы! Факты! – прервал Котьку председатель.

– Сейчас, – солидно заявил Котька. – Все дело в том, что вместе с этим товарищем мы ухаживали за одной девушкой и эта девушка предпочла меня ему, ну, а он, ясно… теперь…

– Неправда! Ты врешь! – закричал я с места.

– Тише, Манджура. Потом скажешь! – ласково крикнул мне Никита, и его голос успокоил меня.

Я понял, что Коломеец на моей стороне.