Дом с привидениями

– И ясно, он теперь ненавидит меня на личной почве! Из-за ревности, – продолжал Котька и осклабился, думая вызвать у собрания сочувственные улыбки. – Кроме того, – продолжал Котька, – когда еще был жив мой бывший отец, то вот этот парень вместе с остальной зареченской шантрапой не раз залезал к нам в сад. Однажды отец поймал его, снял штаны и выпорол крапивой. Но ведь я за это не отвечаю? – И, разведя руками, как заправский артист, чувствуя себя победителем, Котька уселся на место.

– Дай-ка мне еще вопросик, председатель! – подымаясь из-за рояля, сказал Никита.

– Но ведь вопросы уже кончились. Что? – сказал, недовольно поморщившись председатель, но тут же бросил: – Давай!

– Слушай-ка, Григоренко, – уже иным, суровым голосом, глядя в упор на Котьку, сказал Коломеец. – Расскажи собранию подробно, в каких ты был отношениях с садовником Корыбко?

– Я не понимаю… Я был… я был его квартирантом… – торопливо ответил Котька.

Собрание насторожилось. В быстрой скороговорке Котьки мы все услышали волнение.

– Еще! – сурово потребовал Никита.

– Потом я был понятым, когда у Корыбко производили обыск… – добавил Котька.

– Ну, а сына ты его знал?

– Нет… То есть… – сбился Котька.

– Что это значит «то есть»? Да ты не виляй, друг! Говори прямо и без фокусов. Разоружайся!

– Я знал, но не думал, что это его сын… Они при мне были на «вы».

– Значит, ты видел, когда этот Збигнев приходил к отцу? – спросил Никита.

– Видел. Это было два раза. Один раз он пришел ночью, я уже спал, а другой раз – я вернулся из города, они сидели в кухне и обедали.

– И ты ни о чем не догадывался?

– О чем я мог догадываться? – спросил Котька.

– Ну, что этот человек наш враг и тому подобное.

– А откуда я мог это знать? – удивился Котька.

– Как – откуда? Неужели ты не знал, что этот сын садовника был пилсудчиком? Киев завоевывал и, как выяснилось на следствии, в довершение всего являлся английским шпионом? Что он пришел из-за кордона? Ничего этого ты не знал? – спросил Котьку Никита.

– Конечно… ничего не знал! – дрогнувшим голосом ответил Котька и оглянулся, точно собираясь уйти.

– А что ты говорил на Семинарской?

– Где? – уже совсем тихо спросил Котька.

– Да ты не придуривайся. Сам знаешь отлично где! – зло сказал Котьке Никита и, обращаясь к председателю, попросил: – Дай-ка мне слово!

Никита вышел к проходу и, стоя почти рядом с Котькой, сказал:

– Иногда, товарищи, бывают случаи, когда мы принимаем в наш союз выходцев из чуждых семей. Мы поступаем тогда наперекор пословице, что яблочко от яблони недалеко катится, и порой бывает так, что мы оказываемся правы, а не пословица. Однако мы делаем это в том случае, если люди, выбравшие себе новый путь, честно порывают с прошлым, ничего от комсомола не скрывают и не обманывают нас. Вот здесь сидит этот… с позволения сказать, последний из могикан… Как будто бы все гладко: все рассказал, во всем сознался, руки рабочие, а говорит-то как – заслушаешься. Прямо можно сразу агитпропом ячейки выбирать. Все это так, да не так. Вот вы слушали его разинув рты, а он вас всех обманывал здесь.

Никита передохнул, собрание с тревогой ждало, что он скажет дальше. Котька сидел, опустив голову, а председатель выдвинулся со своей табуреткой ближе к рампе.

– А он обманул вас! – повторил Никита, утирая ладонью вспотевший лоб. – И не зря я предложил ему разоружаться. Дело садовника совпартшколы Корыбко вы знаете, читали о нем в газете. Садовник Корыбко вместе со своим сыном уже давно в штабе Духонина, дело сдано в архив, и все это, так сказать, седое прошлое. Но зачем врать? Зачем врать, спрашивается? Врать может только тот человек, у кого совесть нечиста. А вот этот, как его правильно здесь назвали, тип соврал. Я, вы знаете, у вас в ячейке новый человек. Меня временно прикрепил сюда окружком комсомола для усиления работы. Когда Григоренко подал заявление о приеме, я, зная, что он жил на квартире у садовника Корыбко, справился о нем у следователя ГПУ, товарища Вуковича, который вел дело Корыбко. В деле этом есть показания Григоренко. Там, в ГПУ, он сознался, что видел не два, а даже три раза, как в дом к садовнику Корыбко приходил сын его, Збигнев, причем там в своих показаниях Григоренко прямо и ясно написал, что еще со времен петлюровщины он знал, что сын садовника – пилсудчик, что он удрал за границу и так далее. Григоренко заявил на следствии, что он не сообщил обо всем этом властям только потому, что боялся, как бы этот Збигнев его не пристрелил. Не будем здесь говорить, правильно ли сделал Григоренко или неправильно, – думаю, что все вы понимаете это сами, – но зачем врать, спрашивается? Зачем обманывать собрание, прикидываться незнайкой, кричать тут всякие революционные слова, говорить об отречении от матери и в то же время встречаться с матерью тайком? Все это мне очень и очень не нравится, товарищи. Предложение: данного субъекта в комсомол не принимать! – И, точно отрубив последнюю фразу, Никита неожиданно сел на место.

– Продолжаем прения или… – спохватился председатель.

– Голосуй! – послышались выкрики в разных концах зала.