Дом с привидениями

— Стас! — закричал Марик, и по тому, как Стас, чуть втянув голову в плечи, не остановился, а продолжал торопливо шагать вдоль школьного забора, он понял, что Стас сделал вид, что не слышит его, Марикова, зова.

Марик, бросив Марягину и Рябоконю сумку, помчался за Стасом и, представьте, нагнал его как раз за школой. Стас не предполагал, что Селищев побежит за ним, думал, что инцидент исчерпан, и не торопился.

— Стой! — крикнул Марик-Марик. Стас оглянулся, увидел Селищева и понял, что от него ему теперь не отвертеться.

Коля Николаев бежал к школе, как некогда бегали скороходы — размашистым шагом и глядя прямо перед собой.

Железный прут так и остался невыкорчеванным, рядом с ним на земле стояла сумка, а подле нее на корточках сидели Марягин и Рябоконь и кончиками пальцев ощупывали ее, чтобы понять, что же там внутри.

— Это какое-то длинное, — говорил Рябоконь.

— И круглое, — соглашался Марягин.

— Ага, и длинное, — уточнял Рябоконь. Ссориться по пустякам сегодня не хотелось.

— Точно, — подхватил Марягин, — и очень круглое. — У него была, видно, несколько другая точка зрения на ссору, нежели у приятеля. — Вот какое круглое, — показал он руками, значительно ближе к носу Рябоконя, чем, скажем, к своей груди.

Ситуация напрягалась. И неизвестно, чем бы дело кончилось, если бы у прута не появился Николаев Коля и не позвал:

— Эй, мужики!..

Вмиг раздоры были забыты, и друзья зашептались, сбившись в кружок, голова к голове.

— …Ее надо спасать, — это сказал Николаев.

— От кого? — это попросил разъяснить Рябоконь.

— От этих, больших… — разъяснил Николаев.

— А ну-ка, дай-ка нам по жвачке, — предложил Марягин.

— Знаешь, как моя няня про таких говорит? — спросил Рябоконь.

— Как? — Марягин понимал, что ничего хорошего не услышит, но надеялся, что за это можно будет стукнуть Рябоконя. — Ну, как?

— Жерло ты ненасытное, во… — но договорить не сумел, потому что тут же оказался лежащим на земле. Марягин толкнул его, в плечо, и он опрокинулся.

— Кончайте, вы, дураки! — вскипел Николаев. Он не понимал, как можно баловаться, когда происходят такие страшные истории. — Спасать ее надо. Ее убьют.

— По-настоящему? — вскочил на ноги Рябоконь.

— А то!..

— Чем? — это уже спросил Марягин.

— Ножиком.

— Кончай свистеть.

— Честно!

— Уй ты! Ребята, бежим!.. — Марягин вскочил, в ногах у него уже был зуд.

— Там страшно, — сказал Коля. — Кто-то воет.

— Ну да! Николаева?

— Как же она может выть, она же не собака.

— Да, сумка, — остановился на полшага Марягин. — Берем с собой… Бежим!

— А вдруг Марик-Марик придет? — испугался Рябоконь.

— Ребя, мы не можем ждать, — умоляюще сказал Николаев. — Ее надо спасать…

— Есть идея! — воскликнул Марягин.

— Какая? — спросил Рябоконь.

— Взять с собой.

— А Марик?

— Снова-здорово! Балда, потом отдадим.

— Хорэ!.. Бежим!..

И они помчались под горку к Бахметьевскому дому.

Нави лаяла, не переставая, изнемогала от усилий распутаться и броситься на помощь доброй девочке, которую ловили двое больших злых мальцов. А они, растопырив руки, загоняли ее под лестницу. Но Оля увертывалась, всякий раз буквально выпархивала, когда кто-либо из них готов ее был схватить.

Наконец тот, кто повыше, изловчился и, как голкипер на мяч, бросился на красную туфельку, вцепился в нее обеими руками, и все трое повалились на нечистый пол.

— Ты кто?

— Девочка.

— Ясно, не мальчик. Кто ты есть?

— Николаева Ольга.

— А как сюда попала?

— Привели.

— Зачем?

— Не скажу.

— Сейчас получишь.

— Ну и все…

— Вот зараза, — сказал Толокно. — Что теперь с ней делать?

— Ты в каком классе? — спросил Игорястик.

— Во втором.

— А буква?

— «Б».

— Из шестьдесят четвертой?

— Да.

— Ясно, ее Маринка привела. Со зла, что я ее сюда не пустил. Я почувствовал, что она какую-то гадость сделает. Ну, я ей… А что с ней делать?

— Развяжите собаку, — сказала вдруг девочка.

— Помалкивай.

— Не буду. Развяжите. А-а-а!

— Вот видишь, — сказал Толокно. — Надо что-то с ней делать.

— Развяжите собаку.

— Кончай булькать, поняла? — начал злиться Толокно. — Сейчас как дам! У-у-у-у! — нацелил на нее рога из пальцев.

— Развяжите собаку!

— Ее саму связать надо, — сказал Толокно.

— Давай, а чем?

— Не смейте! А-а-а-а!

— Вяжи ноги, а я руки.

— А-а-а-а!

— Не орать!

— Отойдите от меня! А-а-а-а!

Игорястик и Толокно кусками провода скрутили ей руки и ноги, заткнули рот платком. Толокно сбегал наверх, оторвал кусок серой занавески, они замотали ей лицо и затолкали под лестницу. Ольга извивалась и мычала. Нави, видя все это, исходила истошным лаем.

— Фу! — вытер потный лоб Игорястик. — Кончать надо с собакой. Давай нож, Толокно. А с этой чего делать будем, она же свидетель?

— Тогда решим… Чего-то жалко собаку, — сказал Толоконников. — Сейчас лает, а потом не будет, и никогда…

— Да чего жалко, — перебил его Игорястик. — Сегодня этот придет тридцатку с меня рвать… Меня не жалко?

— Только ты сам пыряй, я не буду, — сказал Толокно, помолчав.

— Это почему? — спросил Игорястик и насторожился. — Почему?

— Так, — уклончиво ответил Толокно и добавил — Крови боюсь. До ужаса…

— Слабак! — воскликнул Игорястик и сплюнул. — Давай нож…

— Стас! — закричал Марик. — Погоди!