— Как он точно сказал? — требовательно спросил чей-то звонкий голос. — Повтори!
— Шкуру с живой, говорит, сдирать не буду, — отвечал другой голос, поглуше. — Живую не приводите. Мне, говорит, еще придется самому обрабатывать, эту снимать… забыл, как она называется.
— М-мездру, — сказал третий голос, басовитый и чуть заикающийся.
— Точно, — подхватил второй голос.
— Что он, околпел? — воскликнул первый голос. — Может, кому другому сдадим?
— А кому? — скучно произнес второй голос. — Больше я никого не знаю.
— А кто когда шкуры со зверей с-снимал? — спросил третий.
Возникла долгая пауза. Потом кто-то плюнул, и один кровавый летучий огонек погас.
— Я однажды видел, как кролика обдирают, — ответил второй.
— А я… никогда не видел, ник-когда…
— Прежде всего надо ее убить, — объявил первый голос.
— М-может, бросим это все на фиг? — спросил третий.
— А три червонца ему отдать надо… — сказал первый. — Он придет домой требовать. Знаешь, что мне будет. Мать все колонией пугает.
— А может, этот Нулик принесет?
— А ждали же его до четырех.
— Да он таких денег в глаза не видал.
— А вдруг? — с надеждой спросил третий.
— Все равно убить ее надо, — сказал глухой голос. — А то она запомнит место, где лежала связанная, и всех сюда приведет…
— Это точно, — сказал первый.
— А кто б-будет убивать?
— Вот ты и будешь.
— Ч-чего эт-то я? Я его я-т-то? Кто сказал убить, тот и убивай…
— Может, ты убьешь, Толокно?
— Тебе надо, ты воще и валяй.
— А может, ж-жреб-бий?
Толокно запалил зажигалку, подошел к стене и соединил кончики оголенного шнура. Вспыхнул свет. Теперь стали видны все трое: он, Игорястик и Стас. Оказывается, все они сидели на старом диване с высокой спинкой. К дивану был придвинут письменный столик без ящиков. А на стене — развешаны разноцветные афиши «Автоэкспорта» с изображениями мотоциклов и машин, олимпийский плакат с фотографией ринга и боксеров и старый настенный календарь с портретами немыслимых красоток. Гора фантиков на столе свидетельствовала о том, что здесь молодые люди лакомились конфетами. Короче — это был их тайный клуб.
Из соседней комнаты донеслось грозное собачье урчание и какие-то странные звуки, похожие на шепот.
— Ч-ч-ч-ч…
Потом какая-то возня, скрип половиц и снова:
— Ш-ш-ш-ш…
Это было необъяснимо и страшно.
— Кто там? — прошептал Стас. — Маринка?
— Я ей запретил приходить, — ответил шепотом Игорястик. — При тебе же.
— Гав! — раздалось из соседней комнаты, и снова повторились те же непонятные звуки.
— Кончать надо, — сказал Толокно.
Все трое явно нервничали.
— Ну, чего сидим? Пошли, — резко сказал Игорястик. — Бери этот дрын, Стас, — и указал на лежащий на полу обструганный брусок.
— Не м-могу! — прошептал Стас с такой определенностью, что стало ясно — даже под страхом смерти его в ту комнату не затащить. — Я ух-хожу.
— Я тебе уйду! — Игорястик был зол, как дьявол.
Но Стас решительно направился к двери, откинул клеенку и, скрючившись, вылез наружу.
— Все, я отвалил, — послышался его голос.
— Ну и черт с ним! — выругался Игорястик. — Айда, Толокно. На! — И он протянул Толоконникову брусок…
Толоконников поплевал на ладонь и взял брусок, как городошную биту.
— Прямо по лбу, да? — спросил он.
— Да.
Ребята переглянулись и с опаской тронулись к двери, но тут же остановились.
— Ты? — сказал Игорястик. — А кто там шикает? Слышишь?
— Ну-ну-ну, чи-чи-чи… — снова послышался тихий шепот.
Игорястик не выдержал.
— Эй, кто там?! — заорал он не своим голосом. — Кто?!
— Гав! — грозно тявкнула собака. — Гав!
— А чего она лает? — спросил Толокно. — Ты же ей морду стянул?
— Ага, — ответил Игорястик. — Электрошнуром.
— Значит, плохо стянул. Развязалась.
— Я отворю, — прошептал, дрожа как осиновый лист, Игорястик. — А ты сразу бей, бей, чтобы оглушить, изо всей силы… А я — ножом… пырну. Понял? Приготовились. — Игорястик на цыпочках подкрался к двери, схватился за ручку. — Раз! — и широко распахнул ее.
Толоконников поднял над головой брусок.
На пороге двери в ту комнату стояла незнакомая девочка.
— А-а-а-а! — заорал не своим голосом Игорястик и шарахнулся в сторону. Его крик слился с лаем Нави.
— А-а-а-а! — заорал и Толокно и от неожиданности выронил брусок. — Кто это?
— Чего вы кричите? — спросила девочка. — Меня испугались? — Она тоже дрожала от страха.
— Кто ты? — спросил, стуча зубами, Игорястик.
Олю бил колотун, и она не могла скоро ответить, но тут к Игорястику подскочил Толокно и зашептал ему:
— Я тебе объясню, кто она. Она воще свидетель. От нее надо избавиться, понял?
Когда Марик-Марик, полумертвый от усталости и волнений, подбежал к школе, уличные часы показывали четыре часа десять минут. Марик заметался взглядом по школьному двору и понял, что опоздал. Ни Игорястика, ни его дружков не было. Сзади, у мусорных баков, они тоже не курили.
— Марина! — закричал он с большой экспрессией. — Где ребята?
— А я почем знаю, — донесся до него голос Мариночки. — Вот пристал!.. Мы идем кормить бегемота?!
Марик готов был разорвать ее в клочья, и, кто знает, может быть, Мариночке и попало бы от него, если б он не заметил за забором идущего мимо школы Стаса.