В странноприимном доме святителя Христова Николая, находящемся при церкви, в которой почивают его мощи, сошлись в тот вечер десять путников. «Окрестъ града, – поделился Василий своими впечатлениями с сотрапезниками, – сутъ много садовъ миг-даловихъ, инное овощие имущихъ, виноградовъ такожде и маслинъ велие изобилие». Изобильна была и трапеза, которую, по обыкновению, давали чужеземным странникам бесплатно в течение трех дней, не пожалел служитель гостиничный и вина. Каждому отвели постель, и Василий, приткнув в углу натруженный посох, уснул сном праведника.
«Заутра же сидехамъ… въ дому и писахомъ книги путничества своего». Василий вынул из поношенной торбы склянку с разведенной сажей, присел у оконца поближе к нежному раннему свету, – и по пергаменту побежали мелкие убористые буковки: «Азъ сие токмо пишу, еже разсмотрех…»
Собор чужой, непривычный: желто-серые колонны, на выщербленных ступенях, поднявши лапы, как живые, – чудные готические двери, окна высокие стрельчатые. Примиряет статуя Николая Угодника, в которой издалека, как только вступишь на брусчатую площадь перед базиликой, узнается родство с Петром Первым, Колумбом и прочими произведениями плодовитого автора. Внутри собор огромен, гулок и гол. С двух сторон нефа крутые ступеньки ведут вниз, в крипту. Низок сводчатый потолок, с фронтонов спускаются резные цветы и птицы, железной решеткой отделен мраморный, окованный серебром саркофаг. Две лампады на нем, тонкое узкое стекло держат на бронзовых спинах лобастые быки.
«…въ понеделокъ идохомъ въ костелъ… Вошедшимъ же намъ тамо и созирающимъ, гдъ мощи Святого опочиваютъ и не обрътахамъ. Видехомъ же множество народа с женами и дътьми, входящихъ внутрь и исходящихъ вон, по обою страну степенми каменними, тогда уразумъхомъ, яко тамо суть мощи, и текохомъ абие въ слъдъ ихъ степеннми мраморными шерокими, лъпотнъ созданными, под спудъ великия церкве, деснимъ входомъ, два бо суть тамо входи…»
Месса должна звучать в каждом католическом соборе по воскресеньям, и это фундаментально, недвижимо, как восход. В этом году праздник Николы Зимнего выпал как раз на выходной.
В архивах базилики хранятся письма столетней давности, в которых русские священники, приехавшие приложиться к мощам великого святого, жаловались, что их заставляют снимать облачения прежде, чем они войдут в храм. Ныне жители города Бари, которых мы называем красивым словом «барийцы», к паломникам привыкли. Русское подворье, построенное в XIX столетии, с храмом, где служит отец Владимир, небольшой гостиницей и чудесным парком итальянские власти несколько лет назад вернули России. Городок «русеет» на глазах. «Карашо, карашо!» – кричат официанты в тратториях, размахивая меню, нарядными, как детская книжка с картинками; «вино», «масло», «оливки» – оповещают покупателей корявые печатные буквы кириллицы; с фотографий, приколотых к стенке в популярной угловой кафешке, смеются Дмитрий Анатольевич со Светланой Владимировной. В сувенирной лавочке у базилики толпятся паломницы, я выбираю подарки – флакончики со священным миром, платки с изображением Николая Угодника, зеленые, желтые, но мне, конечно, хочется такой же, как взяла соседняя тетенька, красный.
– Что, – интересуюсь я, – расхватали?
– Та не, красный она принэсла. Rosso! – кричит тетенька продавщице. – Uno rosso per signora! – И выплескивается из ящичка красный шелк.
«Суть тамо близу церкви комори четире, продающие сосуди штеклянние, имущие на себъ икону Святителя Христова Николая изображенную; сосуди же они великии продаются праздни, ради взятия мира святого Николая, отъ мощей его истекающего…»
На весенние и зимние праздники святого Николая в городок Бари прибывают автобусами, чартерами, пароходами тысячи и тысячи паломников. Одних вот нас ни много ни мало – 130 человек.
Крипта полна…
– Радуйся Николае, великий Чудотворче…сверкают золотые облачения священников, поет Сретенский хор, поют наши девочки, стоя ровным рядком перед саркофагом. Литургия заканчивается. Людские водовороты, обвивающие батюшек с чашами, напоминают очереди к походным кухням в оккупированном Берлине. Причастившиеся ждут у кованой решетки и по одному идут мимо древней раки, опускаясь на колени у небольшого оконца, проникая в него почти до пояса, тянутся рукой, чтобы дотронуться до стеклянного глазка, едва видного в таинственной мгле, коснуться вечности, почувствовать тихое дыхание чуда…
«…и отверзе спереди малы дверцы, яко точию человеку можно вползти, и зазже малъ свътилникъ, да зримо будетъ. Влъзохъ же и азъ по немъ…»
– Радуйся Николае, великий Чудотворче…