Дом с золотой дверью

— Хорошо, — отвечает он. — Я ничего такого и не подумал. Я понял только, что ты можешь назначить цену совершенству.

Попытка Филоса любезничать кажется Амаре наигранной, но Эгнацию его слова приходятся по нраву. Они проводят еще какое-то время, выпивая и беседуя: Филос в конце концов берет в руки бокал, но почти не притрагивается к содержимому. Стремление Филоса всегда быть начеку напоминает Амаре о Феликсе. Она снова пытается поднять цену — но безуспешно. Ей удается лишь выпросить у Эгнация бесплатных провожатых, чтобы женщины в целости и сохранности добрались до дома.

Когда Амара и Филос собираются уходить, Эгнаций не зовет привратника, а сам провожает их до дверей и помогает Филосу зажечь масляную лампу, которая будет освещать им обратный путь. Кажется, Эгнаций неохотно расстается с гостями. Амара понимает, что ему, должно быть, одиноко.

На прощание Эгнаций берет Амару за плечи и целует в обе щеки.

— Кожа да кости, — говорит он. — Береги себя, милая. Твоему патрону наверняка хотелось получить побольше мяса за шесть-то тысяч.

— Наоборот, — отвечает Амара. — Он любит именно таких женщин.

Эгнаций усмехается, приняв слова Амары за кокетство и не догадываясь, что она имеет в виду ровно то, что говорит. Наконец Амара выходит на улицу, и Эгнаций запирает дверь. Смеркается. Амаре с Филосом придется поспешить, чтобы оказаться дома до темноты.

Они идут по узкому переулку: Филос держит лампу на вытянутой руке, а Амара одной рукой опирается на стену, чтобы не оступиться в полутьме. Несмотря на все предосторожности, Амара все-таки спотыкается.

— Будет надежнее, если я возьму тебя за руку, — говорит она. Филос молча замирает на месте. Даже в мерцающем свете лампы Амара видит, что он смущен. Точно так же Филос смутился, когда Эгнаций попросил его назвать сумму, отданную за Амару. — Если ты, конечно, не возражаешь, — растерянно добавляет она.

— Не возражаю, — Филос подает Амаре руку. Она берет ее, и он притягивает спутницу к себе — намного ближе, чем та ожидала. Амара вздрагивает, ощутив тепло его тела. Они пристально смотрят друг на друга. Он вот-вот ее поцелует. Амара знает, что ей лучше отстраниться, что все это слишком рискованно. Но она только крепче сжимает ладонь Филоса, чтобы дать ему понять, что хочет его.

Но Филос не целует ее. Он поворачивает напряженное лицо к свету.

— Нам бы поторопиться, — произносит он.

Домой они возвращаются молча.

Глава 13

Любовь не уживается со страхом.

Сенека. Нравственные письма к Луцилию

В воздухе пахнет свежестью, в тенистых местах еще виднеются следы утреннего дождя. Амара с легким сердцем идет домой от Друзиллы. Они вместе позавтракали в атриуме под убаюкивающий шум дождя. Капли, падая в бассейн, оставляли на плитках едва заметные брызги. Примус тем временем носился кругами, таская за собой деревянную лошадку и изображая солдата. Друзилла настояла на том, чтобы отпраздновать успешные переговоры с Эгнацием сладким вином, которое, вероятно, и привело Амару в веселое расположение духа, наполнив теплом изнутри. Амара в тысячный раз прокручивает в голове вчерашний случай с Филосом, представляя, что он ее все-таки поцеловал. «Нет ничего такого в том, что я об этом думаю, — говорит она себе. — Ведь этого никогда не случится».

Не доходя до своей улицы, она замечает на углу толпу. Люди сгрудились вокруг святилища, расположенного на перекрестке. От небольшого алтаря поднимается дым. Амаре придется присоединиться к собравшимся: если она пройдет мимо жертвоприношения местным ларам[8], ее дом постигнет несчастье. Амара встает с самого краю, чтобы какой-нибудь мужчина, воспользовавшись давкой, не стал ее лапать. Время тянется очень медленно. Роль жрецов в таких святилищах всегда отводится рабам или вольноотпущенным, которые наслаждаются каждым мгновением редкого общественного внимания. Амаре в нос ударяет резкий запах жженых перьев. В жертву, видимо, принесли голубя.

Один из жрецов начинает петь, и Амара мельком замечает его лицо в море голов. Он очень молод и серьезен — чем-то напоминает ей Менандра. Воспоминание о первой любви ранит Амару, будто оно острее жертвенного ножа. Она видит лицо Менандра в ту минуту, когда разбился светильник, когда она уронила к его ногам подарок, который он сделал с такой любовью. В груди у Амары нарастает боль, она почти задыхается. Что бы она почувствовала, если бы на нее так посмотрел Филос? Амара с удивлением обнаруживает, что не может себе этого представить. Даже такое предательство вряд ли бы его поразило. Амара размышляет о том, каким непроницаемым становится лицо Филоса, когда с ним заговаривает Руфус. Она думает о том, что скрывается под этой маской спокойствия, и ее наполняет хорошо знакомое чувство. «Он раб, — повторяет она про себя, не забывая предостережения Друзиллы. — А я сбросила это ярмо».