Читаем Дом с золотой дверью полностью

— Когда он придет, передай ему, что он мне нужен.

Ювентус пристально смотрит на Амару, и в глазах его явно читается, что еще совсем недавно дело не ограничилось бы одним только взглядом. Он смог бы заплатить ей за услуги.

— Как пожелаешь, госпожа.

Глава 12

Тело ищет того, кто ранил душу любовью.

Лукреций. О природе вещей

Амара и Филос по закоулкам пробираются к дому Корнелия. Скоро наступят сумерки, и на дома легли последние оранжевые отсветы. В воздухе стоит прохлада. Некоторые торговцы уже готовятся к закрытию магазинов, занося выставленные на тротуаре кувшины и корзины обратно в лавки. В харчевне, где Марта часто покупает ужин, полно народу: посетители толпятся у ярко-желтого прилавка в надежде заполучить последнюю порцию горячей похлебки.

Филос явно устал. Амара думала, что он снова попытается заговорить с ней о Руфусе, но, видимо, эта его затея столько раз потерпела неудачу, что он решил от нее отказаться. Амару одновременно наполняют облегчение и разочарование.

— Что скажешь о Фебе и Лаисе? — спрашивает она, когда они с Филосом довольно далеко ушли от дома и теперь идут рядом.

— Я видел их всего пару минут. Но уверен, что вы с Друзиллой сделали правильный выбор.

Мимо во весь опор проносится уличный торговец, обвешанный корзинами, в которых позвякивают горшки и миски. Амаре и Филосу приходится вжаться в стену. Филос выставляет одну руку вперед, чтобы защитить Амару от царапин и ссадин. Амара знает, что так должен поступать всякий раб: издавна повелось, что рабы жертвуют своим удобством ради господ. Вот только во взгляде Филоса читается скорее дружеское чувство.

— Тебя не задели? — спрашивает он.

Филос опустил руку, но они по-прежнему стоят очень близко друг к другу. Амара невольно хватает его за руку, наполовину скрытую складками ее плаща.

— Нет, — отвечает она, — не задели. Спасибо.

Филос так крепко пожимает руку Амары в ответ, что на мгновение ей кажется, будто он ее уже не отпустит. Его большой палец скользит по ее запястью достаточно медленно, чтобы стало понятно: это не случайность. Затем Филос выпускает руку Амары и отстраняется. Они молча продолжают свой путь, не глядя друг на друга. Филос держал ладонь Амары всего пару секунд — торговец едва успел промчаться, — но ей кажется, будто время замерло.

— Так странно было смотреть на невольничий рынок с другой стороны. — Сердце Амары бьется так сильно, что она даже не задумывается о том, что говорит, или о том, почему ей вдруг понадобилось поделиться сокровенным. — Феликс купил меня не здесь, в Поццуоли, и этот рынок в гавани снится мне до сих пор. Мне снится, как поступают люди, когда считают тебя пустым местом. Когда они знают, что ты ничто.

— Судьба избавила меня от этого испытания, — отвечает Филос. — Меня продали лишь однажды, да и то частным образом.

— Это очень жестоко. А теперь я и сама поступила так с другими людьми.

Филос первый смотрит на Амару.

— Мы просто делаем все возможное, чтобы выжить. Ни ты, ни Друзилла не станете мучить рабынь. Не будь тебя, их купил бы кто-нибудь еще.

— Я пытаюсь себя в этом убедить.

— И это правильно. Только дураки считают, что жизнь — это пьеса, в которой есть надежда остаться верным добродетели.

Филос улыбается, будто его слова — это не более чем шутка, но и он, и Амара знают, о ком идет речь: о любителе театра Руфусе.

Амара улыбается в ответ, но не решается отдать должное остроте в адрес патрона.

— Полагаю, я не прошу от Фебы или Лаисы того, через что прошла сама. Да и Эгнаций меня никогда не обижал. Он, можно сказать, дружил со мной и Дидоной.

— Каково тебе будет увидеться с ним вновь?

Амара вспоминает их последнюю встречу с Эгнацием, его густо накрашенное лицо, растянутое улыбкой, его нежные прикосновения к волосам Дидоны, в которые он вставлял розы. Дидона всегда нравилась ему больше других. Эти воспоминания навевают на Амару легкую грусть.

— Не знаю, — отвечает она.


Двери, ведущие в дом Корнелия, вдвое превосходят рост Амары и кажутся гораздо выше остальных дверей на улице. На темный тротуар выбивается луч света. Филос с Амарой идут мимо главного входа. Амара ведет своего спутника к небольшой двери в проулке — через нее можно попасть в дом, не привлекая лишнего внимания. Привратник в измазанном жиром фартуке впускает Амару и Филоса в слабо освещенную комнату, а сам уходит за Эгнацием. Амара наблюдает за Филосом, который с любопытством разглядывает фрески на стенах: нимфы убегают от кентавров. В доме Корнелия сложно найти хоть одну утонченную деталь.

— Дорогая!

В дверном проеме возникает Эгнаций, вольноотпущенник Корнелия. Руки его театрально раскинуты: он явно ожидает объятий. Амара, подбежав к нему, целует его в обе щеки.

— А это кто такой? — Эгнаций, поджав губы, осматривает Филоса с головы до ног, будто приценивается.

Амаре становится не по себе, она боится, что Филос обидится, но его это, напротив, забавляет.

— Эконом, — отвечает Филос. — Я здесь, чтобы составить договор.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дом волчиц

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза