Дом шелка. Мориарти

– Либо инспектору Гарриману хорошо заплатили, либо он вхож в святая святых тайной организации, которую мы с вами обнаружили. Я склоняюсь ко второму варианту. Я думал о том, чтобы пойти к Хокинсу. Начальник тюрьмы производит впечатление цивилизованного человека, он взял на себя труд создать мне в исправительном доме условия, которые можно считать приемлемыми. Я решил, что, если подниму тревогу слишком рано, это только ускорит вторую, более смертоносную попытку, поэтому я попросил о встрече с доктором, а уже в лазарете с радостью обнаружил, что с главным врачом мы знакомы, это существенно упростило мою задачу. Я показал ему отравленную похлебку – немного сохранил у себя, – объяснил, какая ведется игра, что меня арестовали по ложному обвинению и мои враги хотят, чтобы из тюрьмы Холлоуэй живым я не вышел. Доктор Тревельян был потрясен. Он и так был склонен мне поверить – считал себя передо мной в долгу в связи с делом на Брук-стрит.

– Как он оказался в Холлоуэе?

– Нужда заставила, Ватсон. Вы ведь помните – после смерти своего пациента он лишился работы. Тревельян – очень одаренный человек, но не из тех, кому благоволит судьба. Проболтавшись без дела несколько месяцев, он наткнулся на должность в Холлоуэе и согласился на нее, хотя и без большой охоты. Надо попробовать ему помочь.

– Конечно, Холмс. Прошу вас, продолжайте.

– Первое, что пришло Тревельяну в голову, – поставить в известность начальника тюрьмы, но я его отговорил. Объяснил, что заговор против меня имеет глубокие корни, мои враги – люди весьма могущественные. Да, мне обязательно надо выйти на свободу, но мы не имеем права втягивать в эту историю кого-то еще, и действовать надо иначе. Но как именно? Тревельяну, как и мне, было ясно: открыть дорогу на волю силой мне не удастся. То есть попытки сделать подкоп или перелезть через стену обречены на провал. Мою камеру от внешнего мира отделяло не меньше девяти запертых дверей и ворот – как ни маскируйся, пройти через все эти преграды не удастся. Путь насилия тоже исключался. Мы проговорили почти час, и все это время я ждал появления инспектора Гарримана – он продолжал меня допрашивать, пытаясь придать достоверность его притянутому за уши мошенническому расследованию.

Затем Тревельян упомянул Джонатана Вуда. Этот несчастный провел в тюрьме почти всю свою жизнь и здесь же собирался ее закончить – он страдал тяжелым заболеванием, и предстоящая ночь должна была стать для него последней. Тревельян предложил следующее: когда Вуд умрет, я займу место покойника в гробу. Но от этой идеи я отказался после секундного раздумья. Уж слишком много возникало вопросов; в частности, мои недруги могли заподозрить неладное: почему яд, который они добавили мне в пищу вечером, не отправил меня на тот свет? Выходит, я их перемудрил? При этих обстоятельствах отправляться на волю в чужом гробу было бы чересчур. Такой маневр могли предугадать. Зато, находясь в лазарете, я обратил внимание на санитара, Риверса, особенно на его медлительность и огненно-рыжие волосы – эти свойства могли сыграть мне на руку. Я сразу увидел, что все необходимые составные части: Гарриман, яд, умирающий заключенный – на месте и можно разработать другой план, раскусить который будет не так-то просто. Я сказал Тревельяну, что именно мне требуется… Буду ему вечно благодарен за то, что сомневаться в моем плане он не стал и послушно выполнил мои просьбы.

Вуд умер незадолго до полуночи. Тревельян пришел ко мне в камеру лично и сказал о случившемся, потом отправился домой – принести то, о чем я его просил. На следующее утро я объявил, что мое собственное состояние ухудшилось. Тревельян поставил диагноз «тяжелое пищевое отравление» и переправил меня в госпиталь, где тело Вуда уже было подготовлено к отправке. Я был там, когда привезли гроб, даже помог положить туда покойника. А Риверса не было. Он получил отгул, и Тревельян принес мне парик и сменную одежду, что позволило мне загримироваться под Риверса. Гроб унесли около трех часов, и наконец все было готово. Тут надо учесть человеческую психологию, Ватсон. Мы хотели, чтобы Гарриман сделал всю работу за нас. Во-первых, обнаружится мое невероятное и необъяснимое исчезновение из надежно запертой камеры. Тут же мы сообщим ему о покойнике, которого недавно вынесли в гробу. В таких обстоятельствах у меня не было сомнений, что он попадется на удочку, и я оказался прав. Он был абсолютно уверен, что в гробу вынесли меня, и окинул лишь мимолетным взглядом придурковатого санитара, который вроде и был главным виновником происшествия. Гарриман кинулся вон, фактически облегчив мне путь наружу. Ведь это он велел отпирать и открывать двери. Именно Гарриман помог мне пройти сквозь охранную систему, которая не позволила бы мне освободиться.

– Вы правы, Холмс! – воскликнул я. – Я ведь тоже на вас толком не посмотрел. Решил, что вас ногами вперед несут к выходу.