Дом шелка. Мориарти

Дело было на следующий день, и, будь моя воля, я бы отложил этот визит как минимум еще на сутки – прошлая ночь меня совершенно изнурила, левая рука в месте удара отдавалась такой болью, что я с трудом сжимал пальцы. Ночь выдалась скверная, я пытался заснуть и освободиться от всего, что видел в «Чорли Гранж», но безуспешно – события были чересчур свежи в памяти. Я вышел к завтраку и даже слегка позавидовал тому, как выглядит Холмс: он был свеж, энергичен и приветствовал меня в своей обычной манере, кратко и четко, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло. На визите в Уимблдон настоял именно он – послал телеграмму Эдмунду Карстерсу еще до того, как я проснулся. Я помнил о нашей встрече в «Мешке с гвоздями», когда рассказал Холмсу о событиях в этой семье, в частности о состоянии здоровья Элизы Карстерс. Ее внезапная болезнь тогда его обеспокоила, да и сейчас он был явно этим встревожен. Он сказал, что должен встретиться с ней лично, хотя я не мог себе представить, что именно он может для нее сделать, – ведь помочь ей не смог ни я, ни другие доктора.

Мы постучали в дверь. Нам открыл Патрик, ирландец, которого я видел на кухне. Он тупо уставился на Холмса, потом на меня.

– А-а, это вы, – буркнул он сердито. – Вот уж не думал, что вы снова тут появитесь.

Не помню, чтобы на пороге дома меня встречали так недружелюбно, но Холмса эта наглость, кажется, позабавила.

– Хозяин дома? – спросил он.

– Что ему сказать, кто спрашивает?

– Меня зовут Шерлок Холмс. Нас ждут. А вы кто такой?

– Я Патрик.

– По акценту дублинец, если не ошибаюсь.

– А вам-то что?

– Патрик? Кто там? Почему Кирби не на месте? – В вестибюле появился Эдмунд Карстерс, он выступил вперед, явно взволнованный. – Извините, господин Холмс. Кирби, наверное, наверху, у сестры. Я не думал, что дверь вам откроет посудомойщик. Ты свободен, Патрик. Иди к себе.

Карстерс, как всегда, когда я его видел, был одет безупречно, но дни беспокойства и тревоги наложили явный отпечаток на его лицо, мне показалось, что этой ночью он, как и я, спал не очень хорошо.

– Вы получили мою телеграмму, – сказал Холмс.

– Да. Но видимо, вы не получили мою. Там я внятно написал – и уже говорил об этом доктору Ватсону, – что в ваших услугах больше не нуждаюсь. Мне неприятно об этом говорить, но моей семье вы не оказались полезны, господин Холмс. Мне также известно, что вы были арестованы и вступили в серьезный конфликт с законом.

– Этот конфликт уже разрешен. Что касается вашей телеграммы, господин Карстерс, я ее получил и с интересом прочитал то, что вы в ней написали.

– И все равно приехали?

– Вы впервые обратились ко мне, потому что вам угрожал человек в кепке, как вы считали, Килан О’Донахью из Бостона. Хочу сказать вам, что сейчас я располагаю фактами по этому делу, которыми буду рад с вами поделиться. Мне также известно, кто совершил убийство в гостинице. Вы можете и дальше убеждать себя в том, что все это уже не важно, но в таком случае я обязан сказать вам следующее. Если своей сестре вы желаете смерти, можете выставить меня за дверь. Если нет, вы пригласите меня в дом и выслушаете.

Карстерс заколебался; мне показалось, что в нем борются какие-то два начала, что он по непонятной причине даже побаивается нас, но здравый смысл в нем возобладал.

– Проходите, – сказал он. – Позвольте взять ваши пальто. Не знаю, чем занят Кирби. Иногда мне кажется, что в нашем хозяйстве царит полная неразбериха.

Мы сняли верхнюю одежду, и он жестом пригласил нас в гостиную, где мы беседовали с ним в первый раз.

– Если позволите, прежде чем начать разговор, я бы хотел повидать вашу сестру, – попросил Холмс.

– Моя сестра уже не способна ни с кем видеться. Ей отказало зрение. Она едва говорит.

– В разговоре надобности не будет. Я просто хочу взглянуть на ее комнату. Элиза все еще отказывается есть?

– Это уже не вопрос отказа. Есть твердую пищу она просто не может. Я изредка уговариваю ее выпить теплый суп.

– Она все еще считает, что ее травят?

– Мне кажется, это неразумное убеждение и является главной причиной ее болезни. Я говорил вашему коллеге, что пробовал каждый кусочек, который предназначался ей, и никаких дурных последствий не было. Надо мной словно нависло какое-то проклятие. До встречи с вами я был счастливым человеком.

– И наверняка надеетесь стать им снова.