Дом скитальцев

– …Одни утонули, другие ушли, – сказал пулеметчик.

– …Да, теперь они снова «солдадос», бродячие, – подтвердил старшина Змей. – Пулемет поставим здесь.

На высоком берегу над пещерой пулеметчик присел на корточки, повернул ствол и показал рукой – лианы закрывали вход в протоку. Воины начали рубить лианы, а старшина заглянул вниз и сплюнул. Из пещеры поднималась кислая вонь.

– Многие умерли, – важно произнес старшина.

– Плохая примета, – сказал пулеметчик. – Говорили, что они – последние во всех джунглях.

– Лгут, – сказал старшина. – На Великой реке я видел других. Они убили Маленького Удава.

– Я думал, он убит в сражении. – Пулеметчик посмотрел в прицел. – Хорошо. Теперь я вижу реку.

Воины подошли к старшине и тоже заглянули вниз.

IX

Самолет был свой, советский – с огромной надписью «Аэрофлот» и красным флагом на стабилизаторе. И экипаж был свой, советский, и странно было слышать русские слова от других людей, и где-то в далекой дали остались ночные звуки джунглей, утренний вопль ревуна и хриплый рев крокодилов.

Они сидели в самолетных креслах с высокими спинками, держали на коленях советские журналы. Багаж был надежно запрятан в грузовых отсеках, чемодан с дневниками лежал в ящике над Аленкиной головой. На тележке привезли еду: жареный цыпленок, картофель фри, что-то в баночках.

– Прибереги аппетит, – сказала Аленка. – Ты разоришь «Аэрофлот», старый крокодил джунглей.

– Не буду. Наберегся, – нагло сказал Андрей и улыбнулся стюардессе. – Я бы съел чего-нибудь еще, посущественней.

– Попробуем вас накормить, – сказала стюардесса.

Горы уже были далеко позади, и за круглыми оконцами перекатывался гул моторов, и, необозримая, синяя, замерла внизу Атлантика, и над ней висели круглые облака. Огненные облака. Раскаленные рассветом круглые облака.

«Возвращение с победой. С пирровой победой», – думала Алена, а Андрей уже достал блокнот и писал формулы – строчка за строчкой. Пиррова победа…

Давным-давно, когда ей было лет шесть или семь, они с братом набрели на полянку, в лесу, под Москвой. Полянка была красная от земляники. Аленка заглянула под листья, обмерла, и много лет спустя, стоило ей только захотеть, она могла увидеть эту полянку, услышать ее запах и ощутить вкус переспелой земляники на языке.

Теперь она может летать над джунглями и видеть джунгли, как видел их Большой Клуб. Она закроет глаза и увидит, как мелькают огромные листья и мчится темным силуэтом ягуар. Мчится по берегу и сигает в воду…

Алена не успела рассказать Андрею об этой галлюцинации, а сейчас почему-то нельзя. Она простила его, вычеркнула тот позорный разговор начисто, и все-таки они молчат.

Вот почему они молчат. Она возвращается с победой, а он – с поражением. Для него не бывает побед, его битва никогда не кончится, и он всегда будет помнить о том, что Большой Клуб погиб непознанным. Будет помнить и казниться. Что он сейчас делает, Андрей? Может быть, он думает о том же и вводит в свои формулы критерий «пирровости всех побед»?

Вернулась стюардесса, поставила перед ними обоими по подносику.

– Изумительно, – сказал Андрей. – Восхитительно. – Он стал жевать, глядя в блокнот красными глазами. За сборами было некогда спать, а в самолете Андрей никогда не спал.

– Я уверена, – сказала Алена, – что есть еще огненные. И не один Клуб. Есть.

– Не надо, Аленушка.

– Есть, – сказала Алена.

Наверное, у нее было несчастное лицо. Стюардесса посмотрела издали и подошла снова.

– Почему вы не кушаете?

– Так, – сказала Алена. – Спасибо.

Андрей крошечными значками, как муравьями, заполнял страницу за страницей, иногда смотрел в оконце, но, когда солнце поднялось выше, задернул занавеску.

Аленка хмурилась во сне. Воины шли по ночным дорогам под звездами, и на их пути в джунглях вспыхивали бесшумные пожары.

Москва, 1964–1989

«Остров Мадагаскар»

И я ощутил во рту кислый вкус торжества.

Г. Бёлль

Самый жестокий страх страшащегося – легкомыслие тех, о ком он печется.

Т. Манн

Ночь была нескончаема. Из вечного бессонного света Северного Мегаполиса выпрыгнул стратосферный самолет, вонзился в ночь и теперь неутомимо чертил на юг по пятнадцатому меридиану, проглатывая тысячу километров каждые десять минут, оставляя позади маяки острова Борнхольм, многоцветные лужицы Щецина, Праги, Линца, Триеста. В безоблачной Адриатике блеснула луна, и сейчас же за ней – полоса Большого Неаполя, протянувшаяся вдоль побережья Тиррены до самого Сапри.