Дом скитальцев

Он мог еще раз обратиться к экипажу с увещеванием. Объяснять еще и еще, что они вместе с водою выплескивают ребенка. Что чувство чести – не безупречный пробный камень для поведения. Что есть эн кодексов чести и эн взглядов на каждый поступок. С точки зрения земного жителя, преступно рисковать пассажирами во имя их чести – вопреки даже собственному мнению пассажиров. Вопреки разумному опасению, что в космосе неизвестный трус может натворить совершенно страшных дел…

– Пока куратор размышляет, – сказал Жермен, – взгляни-ка на кормовой экран, Лев Иванович… Во-он, за маяком…

Штурман поднялся с места. Хайдаров рассеянно следил за ним. Чувство чести! В нем-то и закавыка. Если смотреть на дело объективно, куратору Хайдарову было бы на руку, чтобы следствие затянулось, а пассажиры подвергались опасности. Всей Космической службе это было на руку. Несомненно, несомненно! Поэтому директор и послал его, а не Смирнова, Ранке или кого угодно – директор тоже психолог, и знает Хайдарова, и рассчитывает на его чувство масштаба. Ведь в космосе заняты сотни тысяч человек, в космос вкладывается половина планетного дохода, и давно пора вложить настоящие средства в психологический контроль, вести его, как на Земле, – непрерывно, всеохватывающе, с активным воздействием на психику, с системой машин, скользящими критериями – как на Земле, и еще более тщательно. В космосе это нужней, и вот вам очевидное доказательство – гипертрофированная реакция космонавтов на единичный проступок члена корпорации, и результат – шестьдесят пять человек в космосе без необходимости… Реакция, угрожающая более серьезными бедствиями, чем сам проступок… Примерно так и выступил бы директор на Совете Межплатранса. Нужны миллиарды? Что из того – у Земли они есть!.. Чтобы прийти к решительным результатам, желательным директору ИКП, надо было следствие сорвать. Или затянуть до безобразия. «На это он и рассчитывал, Макиавелли, – беззлобно подумал Хайдаров. – Не выйдет… У меня тоже гипертрофированный стандарт чести…»

– Не узнаю, – говорил Краснов. – Раньше такого не было. Разве новый телескоп подвесили…

– Телескоп у маяка? – Командир тоже поднялся и стал смотреть на экран. – Реестр запрашивал, Марсель? Запроси…

Жермен сказал: «Есть», и сверху донесся писк позывных – Албакай соединился с центральной диспетчерской Межплатранса.

– В самом деле, чиф, мало ли здесь понавешали за два месяца, – примирительно сказал Краснов. – Телескоп, конечно…

– Вот и запросим, – сказал Уйм. – Итак, куратор? Вызываем четверых пассажиров?

– Пятерых. Всех, кто был вне кают. Но я, повторяю, остаюсь при своем мнении. Ладно. Выделяйте помещение, начнем, – сказал Хайдаров.

«В конце концов, так будут волки сыты и овцы целы, – подумал он. – Директор получит повод для нажима на Межплатранс, экипаж найдет предателя, а я… Я буду козлом отпущения. Экие у тебя зоологические сравнения, Николай, тебе зоопсихологией бы заняться, – подумал он и пошел за Уймом.

Командир провел его через кают-компанию в свою каюту. Только в ней можно было разместиться вдвоем. Уйм откатил дверь, взглянул на Хайдарова внимательными, несколько воспаленными глазами и ушел.

Хайдаров прошелся по пустой каюте. Он был недоволен собой, и, как всегда в таком состоянии, его захлестывала тревога, которая – врачу, исцелися сам – мешала ему, как всякому астеничному обывателю. Причины и следствия, тревога направила его мысли к Инге, ласковой, веселой, ласково-ненадежной, к которой он слишком привязался.

Он передернул плечами, вздохнул, постоял над местом, где нашли Шерну, и решительно двинулся в каюту. В тесноте его голос прозвучал глухо:

– Оккам! Николай. Пригласи в каюту номер три семнадцать пассажира тринадцать.

– Николай, я Оккам. Пассажир тринадцать, Константин Савельев, подтверди.

– Подтверждаю, конец.

Он присел на командирскую койку. Над его головой, почти касаясь затылка, висел распяленный под потолком скафандр, такой же, как пассажирский, только с оранжевым диском на груди. Скафандр был вмонтирован в аварийный колпак, опускающийся на койку при разгерметизации каюты. Все вместе выглядело гробом, перевернутым и подвешенным к потолку. Впечатление портили лишь весело растопыренные рукава скафандра. Обычно к этой штуке привыкают и перестают ее замечать – вроде бы перестают, – но первый симптом неблагополучия у пассажиров всегда одинаков: попытка снять скафандр с аварийного колпака и убрать подальше. Хайдаров брезгливо посмотрел на «гроб», пожал плечами. Совет кураторов безуспешно добивался, чтобы инженеры затянули скафандр шторками, избавив пассажиров от отрицательных эмоций. Инженеры резонно возражали, что каждая лишняя деталь в системе безопасности недопустима. Что будет, если шторка вовремя не откроется?..