Стены увешаны плакатами. Как только я замечаю, что написано на цветной бумаге, сердце в груди сжимается. Там имена тех, кто исчез в лазарете. Я читаю, и желудок подпрыгивает в горло. Почерки разные. Писали точно не Эшли с Гарриет.
— Только посмотри на это дерьмо! — шепчу я.
Линии каракулей слегка тянутся вверх. Рядом хреновый рисунок в виде кролика. А ниже подписано:
Рядом еще один плакат:
И ниже:
Снова и снова я вижу имена, которые вызывают воспоминания о первых днях и людях, которых я так никогда и не узнал по-настоящему. Эрик, Джулиан, Мак, Кристофер. Под каждым именем — крошечный кусочек из жизни, записанный выжившими соседями по спальням.
— Прямо как надгробия, только без дат рождения и смерти.
Какой смысл всех их помнить? Зачем напоминать самим себе, почему мы здесь?
— Даты и возраст не имеют значения, — тихо говорит Клара. — Это всего лишь цифры.
Вместо свечи, которую мы украли, стоят несколько других. Клара зажигает все сразу. Мерцающие желтые язычки пламени создают тени, в которых танцуют имена мертвых. Внезапно мне становится очень грустно, и я еще сильнее злюсь на Эшли.
— Смотри. — Клара берет меня за руку.
В комнате три окна, но одно, посередине стены, арочное и больше других. Мы стоим и смотрим на центральное окно. Не знаю, чего я ждал. Может быть, Иисуса на кресте. Или чего-то похожего. Но в свете свечей на стекле проступают яркие краски. Представляю, как все это светится днем.
— Ну разве не красиво? — вздыхает Клара.
В голубом небе сияет огромное солнце. На заднем плане виднеется дом, а на переднем в солнечных лучах держатся за руки улыбающиеся дети. Они купаются в тепле, и их лица полны восторга и радости. Внизу темно-серыми печатными буквами подписано «Дети Господни не одиноки. Мы — семья».
— Идиотизм, — цежу я. Рисунок красивый, но к реальности не имеет никакого отношения. Никто так не воспринимает дом. — Все одиноки. Все боятся. И ничто не спасло имена на стене. Не припоминаю, чтобы кто-нибудь пытался помочь Генри или Эллори.
— Мы с тобой не одиноки, — возражает Клара. — Мне нравится, что о них помнят. Кто-то же должен.
Она все еще смотрит на разрисованное окно.
— Ты же не начинаешь верить во все это дерьмо? — спрашиваю я.
— Нет, — улыбается она и задумчиво качает головой. — Ни капельки. Но меня не бесит церковь, и не бесят те, кто сюда ходит. Если так они меньше боятся, то какой от этого вред? Мы с тобой, например, есть друг у друга. Каждому что-то нужно.
— Если бы не ты, я бы предпочел справляться со страхом один на один.
— У меня такое чувство, что я всю жизнь была одна. Старалась завоевать одобрение других людей, из кожи вон лезла, лишь бы никого не подвести. — Клара смотрит на меня. — Я рада, что оказалась здесь. Иначе мы бы не познакомились. Я бы не узнала о русалках и не увидела огни в небе.
— Ты же несерьезно, да? — полусмеюсь я.
Не может она всерьез говорить такие вещи. Как бы сильно я ее ни любил, но даже думать о таком не могу.
— Мы сбежим и проживем остаток жизни на теплом солнечном пляже. И будем улыбаться каждый день. А это уж точно, черт возьми, куда лучше того, что спланировали для меня родители. По их задумке, я бы вышла замуж за какого-нибудь молодого чинушу, произвела на свет пару-тройку детей и превратилась в копию своей бедной и несчастной матери.
— Сегодня, наверное, приходила лодка за учителями. А мы пропустили.
Я пытаюсь представить, что незнаком с Кларой, и не могу. Мне в прямом смысле слова больно. Я уже не представляю нас порознь и все же не могу заставить себя радоваться тому, что попал сюда. Ненавижу свой страх перед грядущей неизбежной пустотой. Зато я хоть не похож на Эшли и не притворяюсь, будто мне не страшно.
— Продукты явно не привезли. Так что еще одна лодка наверняка будет скоро.
Клара права. В мыслях всплывает кабинет Хозяйки.
— Может быть, я нашел способ узнать, когда будет доставка.
— Правда?
Глаза Клары сияют. Пусть она рада, что мы встретились, но оставаться здесь под постоянным давлением лазарета над головой ей хочется не больше, чем мне.
— Может быть. Нужно время, чтобы все выяснить.
— У тебя появились от меня секреты?
Клара игриво подается ближе. Вот только в моем внезапном возбужденном волнении словно провернули нож повторного анализа. Вместо ответа я целую Клару, а вокруг нас, будто звезды, мерцают свечи. Мы целуемся долго-долго, пока Клара не отстраняется.
— В чем дело? — спрашиваю я.
— Мы же в церкви.