Дом солдатской славы

Я очутился в трансформаторной. Здесь стояли два трансформатора, на стене была прикреплена распределительная доска с приборами и рубильниками. Кругом провода в толстой резиновой изоляции, порванные, с оголенными концами. На двух больших ящиках в левом углу стояли корзины и железные бочки, набитые домашними вещами.

Из трансформаторной еще одна дверь вела в другую, маленькую и низкую комнату, захламленную всяким старьем. Потолок здесь заменяли две железные створки, похожие на люки. Через них свободно можно было выходить на Солнечную улицу. Вернувшись на лестничную площадку, мы увидели худенькую лет пяти девочку. Она стояла у приоткрытой створки дверей. Неожиданное появление двух военных на лестнице встревожило ее. Она недружелюбно смотрела на нас большими широко открытыми глазенками.

— Тебя как зовут, девочка?

На наш вопрос она не ответила, открыла дверь и молча скрылась за ней.

Дверь тут же приоткрылась, на пороге появился пожилой мужчина.

— К вам можно зайти? — спросил я у него.

— Заходите, заходите.

В комнате, если можно так назвать глухую клетушку, негде было повернуться. В ней укрывалась большая семья бывшего рабочего метизного завода Григория Ивановича Дикова.

— Присаживайтесь вот сюда, — указывая на деревянную скамейку, засуетилась пожилая женщина.

— Это моя жена, Александра Федоровна, — отрекомендовал хозяин. — А это наши дочки с детьми.

— Вы что же, все из этого дома? — поинтересовался я.

— Нет, не все. Здесь жила только я с двумя дочурками, — ответила женщина лет тридцати.

— А муж ваш, небось, на фронте? — спросил Павлов.

Женщина отвела взгляд куда-то в сторону и смущенно проговорила:

— Мужа у меня не было.

Мы познакомились с ее дочками. Старшая — Света по-прежнему держала в руках зайку, но уже чувствовала себя в безопасности и отвечала на наши вопросы. Ее младшая сестренка — Нина, прижавшись к матери, недоверчиво смотрела в нашу сторону.

Самой маленькой в этой семье оказалась Зина — ей не было еще и двух месяцев. Ее мать, Евдокия Григорьевна Селезнева, за несколько дней до памятной бомбежки — 23 августа — вышла из роддома, а муж — рабочий с завода «Красный Октябрь» — в первые же дни уличных, боев ушел вместе с другими рабочими в народное ополчение.

— Страшно вспоминать, не знаю, как мы уцелели Люди метались в ужасе, не находя места. Спасибо, вот отец помог мне с ребенком добраться сюда, — с горечью говорила Евдокия Григорьевна.

— Наверно, не выживем и мы, с минуту на минут смерти ждем. Вот только ребят жалко, — со вздохом проговорила старшая дочь Диковых Прасковья Григорьевна Фалеева.

— Муж-то ее тоже на фронте, может быть, и в живых нет, поди пятый месяц ни слуху, ни духу, — пояснила Александра Федоровна.

Побывав еще у двух женщин в подвале второго подъезда, мы перешли в подвал третьего подъезда. Здесь в одной из комнат, окна которой выходили на Солнечную улицу, нашли приют более двадцати человек. В дальнем углу стояли койки, под ними у стен ящики, корзины, узлы с домашними вещами. На трех столиках громоздилась кухонная посуда.

Селились здесь главным образом пожилые женщины. Были также два старика, мальчик лет двенадцати, Ванюшкой звали, и две девушки — младшую, лет восемнадцати, звали Ниной, что постарше — Наташей.

Нас встретили очень приветливо. Перебивая друг друга, рассказывали о своем горе, о потерянных семьях. Выяснилось, что судьба свела здесь только сталинградцев.

— Из разных домов мы, но давно знаем друг друга, — объяснил пожилой мужчина в клетчатой рубашке.

— Все ничего, — произнес старческий голос, — терпеть будем, коль судьба такая. Одно страшно — а вдруг фашист придет сюда?

— А вы не бойтесь, фашистам здесь не бывать, пока мы живы, — успокоил Павлов.

— Нами располагайте, дорогие наши защитники, — попросил старик. — Тяжело будет — скажите, мы тоже с винтовкой постоим.

— Спасибо, отец, — ответил я. — Без вашей помощи мы, наверно, и не обойдемся. Если будем проводить какие-нибудь работы в целях обороны, обязательно к вам обратимся.

— Всегда поможем, — заверили мужчины и женщины.

— А как у вас с продовольствием? — поинтересовался я.

— Какие уж тут могут быть продукты. Кое-как перебиваемся. У кого немного крупы, у кого муки, да и то уж тут, в доме поджились. Вот с водой совсем плохо. Последние два дня из водопроводных труб высасывали, а теперь и там кончается.

— Что-нибудь придумаем, будем искать воду, — заверил я, — ведь без нее и нам не обойтись.

— Заходите еще! — приглашали нас, когда мы попрощались.

Поздно ночью, обходя посты, я подошел к бронебойщику Бахметьеву.

— Ну как, заметил что-либо подозрительное? — спросил я у него.

— Вон оттуда, — показал он в сторону железнодорожного дома, — пулемет все время стреляет по мельнице. — И тут же спросил: — А ужин разве не принесут сегодня?

— Кроме того, что вам принесли, ожидать, пожалуй, нечего. С переправой плохо, фашисты простреливают Волгу. Придется пока потерпеть. Вот наладится переправа — тогда все будет.

— Трудно терпеть, товарищ гвардии лейтенант, — скривился Бахметьев, — с тощим желудком воевать плохо.

Я еле сдержался.