Дом солдатской славы

— Чтобы сменить петлицы на погоны, вам, лейтенант, достаточно и пяти минут, а теперь придется дополнительно пошагать два часа строевой, — укоризненно проговорил он.

Я промолчал, а про себя с досадой подумал: «Вот тебе и провел день в свое удовольствие», — и приготовился следовать в комендатуру. Капитан еще раз внимательно посмотрел документы, спросил:

— Вы из тринадцатой гвардейской, это не та самая, которой командует генерал Родимцев?

Этот вопрос поставил меня в неловкое положение, и я смущенно ответил:

— Так точно, та самая.

— Слышал, слышал. Молодцы, немцев бьете крепко, — с улыбкой проговорил он и стал подробно расспрашивать о сталинградских боях. Потом достал из кармана новенькие полевые погоны и, отдавая их мне вместе с документами, снисходительно сказал:

— Ладно, лейтенант. Из-за уважения к сталинградцам, и особенно к гвардейцам вашей дивизии, грех беру на себя. Вот тебе документы, возьми и погоны. Звездочки к ним найдешь, а с кубарями ходить по городу не советую. Попадешь на другого, так и знай — строевой тебе шагать не миновать. Приказ насчет этого строгий.

Заниматься строевой подготовкой, как и каждому военнослужащему, мне было привычным делом. Но шагать два часа за нарушение — просто не хотелось ронять достоинство фронтовика, и я до самого отхода поезда просидел на вокзале.

По окончании формирования наша часть вошла в состав 25-го танкового корпуса, который сначала располагался в угрюмовских лагерях под Тулой, а затем передислоцировался в район Сухиничи. Я быстро привык к новой обстановке, старательно изучал новую технику. Люди вокруг меня были боевые. Многие воевали под Сталинградом, и среди них я снова встретил Василия Ерина. По моей просьбе его зачислили ко мне во взвод.

— Ну как, Василий Алексеевич, дождался конца временному отступлению, — в шутку спросил я, намекая на прошлогодний разговор.

— Да, товарищ гвардии лейтенант, под Сталинградом мы его все же прихлопнули. Теперь до самого Берлина гнать гадов надо, а если придется и дальше пойдем, пока самого Гитлера не прикончим, чтобы и другим не повадно было.

Июль был на исходе. Стояли жаркие безветренные дни. На полянах появились желтые пятна выгоревшей травы. Трубкой сворачивались на деревьях листья. В лесу парило маревом. По сводкам от Советского информбюро на фронтах в те дни существенных изменений не, происходило, но по напряженной боевой подготовке, которая не прекращалась ни днем, ни ночью, чувствовалось, что назревает какое-то важное событие.

Сухие жаркие дни июля внезапно сменились прохладой. Небо заволокло густыми облаками, пошли дожди. В один из таких дней мы оставили свежие, еще мало обжитые землянки, выехали на фронт. Началась Орловско-Курская битва.

В первом же бою под поселками Верхняя Ридань, Коптево, Волобуево и Гнездилово я встретился с людьми, чья боевая сноровка, мужество и отвага напомнили мне о славных защитниках города на Волге. Среди них был комсомолец младший лейтенант Сабуров. В единоборстве с вражескими танками он подбил три фашистские машины, а четвертую взорвал связкой гранат.

Этот бой проходил недалеко от села Глинки — родины Ильи Воронова. Лежавший рядом со мной за пулеметом сержант Павленко тоже напоминал мне героя-пулеметчика Воронова. В одном из жарких боев ему осколком перебило руку, но он так же, как и Воронов, до конца боя продолжал разить ненавистного врага.

В боях под Орлом бесстрашно сражались с врагом младший лейтенант Арсеваткин, лейтенант Бабенко, сержант Руденко, рядовой Ерин. В решительной схватке под поселком Коптево комсомолец рядовой Бобров смело бросился в гущу фашистов. Четырех гитлеровцев он заколол штыком, но и сам был смертельно ранен.

В декабре 1943 года наша часть вела упорные бои под Киевом в районе Фастова, Малина, Корастышева. Трое суток шло танковое сражение за поселок и станцию Чеповичи. В неравном поединке с фашистскими «тиграми» геройски пали в бою комсорг старшина Кукушкин и парторг батальона Камат Абдурахманов, а в польском городе Костен погиб мой близкий фронтовой товарищ «дядя Коля», так по-дружески я звал капитана Ульянова. Это тот самый капитан, который в Саратове отдал мне свои погоны. Прибыл он к нам в часть сразу после Орловско-Курской битвы, с тех пор мы всегда с ним были вместе.

Словом, всюду, где мне пришлось участвовать в последующих боях — под Новоград-Волынском, Дубно, Ровно, Львовом, Краковом, Бреслау, Котбусом и Берлином, — наши бойцы и командиры с честью несли боевую славу героев великой битвы на Волге.

Пройденный путь с боями от Волги до Берлина был долгим и тяжелым, но никогда не забуду того, что пришлось пережить в городе на Волге. Последствия ранения и контузии, полученные в «молочном доме» сказались не сразу. Я был парторгом батальона, заместителем по политчасти, а зрение все слабело.