Дом Судьбы

Дом ее детства мертвенно безмолвен. Она стоит перед ним, разглядывая красную каменную кладку стен, возвышающихся в два этажа на фоне белого неба, пока ветер пытается сорвать с ее головы чепец. Старые деревья у отчего дома превратились в иссохших часовых; безжизненные сады, в которых когда‐то росли яблони и вишни, обернулись армией, которой не с кем сражаться. Яблоневый сад хранит семейные могилы: ее отец Герт Ортман, ее мать Петронелла. Арабелла и Карел, сестра и брат. Как и в реальном мире, все они мертвы. Нелла поворачивается к ним спиной, обходит дом, останавливается у озера.

Широко раскинувшаяся водная гладь мутна на поверхности и в глубине. Мускусные утки улетели, но на середине озера Нелла замечает свою детскую лодку, прогнившую, с облупленными бортами, которая плывет к ней сама по себе. Стóит лодке коснуться берега, произойдет нечто ужасное, суденышку нельзя позволить добраться к ней, и Нелла рывком разворачивается.

Пустые окна смотрят на нее сверху вниз, зияя дырами без стекол, сквозь которые в дом пробивается вьющаяся растительность. Кажется, здание готово развалиться у нее на глазах: Нелла с ужасом видит, как ширятся дыры в крыше. Конечно, она не может войти внутрь, но и у озера оставаться нельзя. Над комнатой, где, окончательно растворившись в выпивке, скончался Герт Ортман, осыпается дымоход. Там, рядом, рыдала ее мать, колотя по стенам разбитыми кулаками, сознание ее тонуло в безумии. Внизу комната, где Нелла познакомилась с Йоханом Брандтом и вышла за него замуж, чтобы вместе они могли начать новую жизнь. Кирпичная кладка идет рябью, словно каждая комната едва сдерживает свое горе.

Позади Неллы лодка бьется о берег. Ужас происходящего душит. Раздается хлюпающий звук, словно кто‐то выбирается из озера. Ноги шаркают по гравию, шаги становятся громче. Наконец очнувшись, Нелла бросается за угол дома. Тень следует за ней по пятам, насквозь мокрая. И это мокрое пытается ухватить Неллу за талию, поймать неловкими пальцами юбки. Нелла бежит между деревьев, спотыкаясь о корни. Завязки чепца развеваются, босые ноги вязнут в болотистой земле. Нелла замерзла и вся в грязи. Она едва может двигаться, но ей нужно перебирать ногами. С криком Нелла тянется к двери, против воли проворачивает ручку и падает внутрь, не зная, что там найдет.

Ахнув, Нелла просыпается. Она лежит в темноте Амстердама, сердце бешено колотится, мокрые от пота простыни липнут к телу. Вокруг тишина. Она действительно кричала? Нелла ждет, что реальная дверь вот-вот распахнется, в спальню сунет голову старинная подруга Корнелия и мерцание свечи выхватит беспокойство на ее лице. Но никто не приходит. Темный цветок, распустившийся под ребрами Неллы, начинает закрываться, дыхание выравнивается.

Она садится на кровати, на которой должна была начать жизнь заново восемнадцать лет назад, и дрожащими руками подносит огарок к свече.

Когда тебе снятся места детства, ты снишься сама себе. Или, по крайней мере, то, как ты пытаешься себя найти. Нелла лежит на постели, глядя на трещины в потолке. Сейчас глубокая ночь: со стороны канала не доносится ни звука.

Когда‐то была Нелла, жившая до Амстердама, до своего покойного супруга Йохана Брандта и его покойной сестры Марин. До появления семейных надгробий под деревьями Ортманов. До всех этих призраков, которым что‐то от нее нужно, был человек. Девочка, перед глазами которой простирались бескрайние поля, срывала ягоды земляники с кустов рядом с дверью, бродила под широкими небесами Ассенделфта, где вдали над пасущимися коровами горизонт опускался так низко, что казалось, стада гонит сам Господь.

Но пусть даже та девочка действительно существовала, как и тот дом, та земляника и коровы, Нелла знает, как память способна подрезать жизнь, расширять ее или умалять. Все воспоминания неточны. Можно вдруг обнаружить, что ты веришь в свою былую красоту и храбрость. Но быть в точности уверенной в этом уже нельзя.

Из ящика с бельем Нелла достает миниатюру младенца, сжимает в ладони. Опускает голову на подушку, желая обрести покой. И до рассвета ворочается в простынях, волнуясь о деньгах, о том, захочет ли Якоб снова увидеть Тею, и почему окна Ассенделфта двигались в ее сне, словно разинутые пасти.

* * *

Позже, утром, измученная Нелла в одиночестве завтракает на кухне. Тея, уже одетая, спускается по лестнице и замирает, словно ожидала увидеть Корнелию или вообще никого – и поесть спокойно, как это делает Нелла. Больно видеть настороженность Теи, и Нелла окликает девушку, когда та уже чуть было не повернула назад:

– Тея? Погоди.

– Я устала, тетя Нелла.

– Я тоже. Мы можем поговорить о вчерашнем вечере?

Но Тея стоит на лестнице, не желая двигаться.

– Папа проснулся?

– Насколько я знаю, нет. – Нелла смотрит на аккуратное черное платье племянницы, на уже повязанный вокруг шеи шарф. Вниз по лестнице сбегает Лукас, пристраивается в складках юбки Теи. – На тебя не похоже – так рано одеваться.

– В моей комнате холодно. В этом доме всегда не хватает тепла.

– Позавтракаешь?

– Я не голодна.

– Могу приготовить бекон, поджарить…

– Я не голодна.