Дом Судьбы

Нелла на миг вспоминает припрятанного в ее спальне младенца, украденного из мастерской миниатюристки на Калверстраат восемнадцать лет назад. Крошечная фигурка, которая ей не принадлежала. Было бы сейчас по-другому, если бы она оставила все как есть? Кто знает… И нет возможности спросить миниатюристку, заставить ее объяснить.

– Я растила ее не одна, – добавляет Нелла. – Важнейшую роль играл отец Теи. И Корнелия, которая все еще живет с нами.

– Но очень печально, что у Теи нет матери. Она была благородного происхождения? – спрашивает Якоб, сочувствие которого тут же испарилось.

У Неллы кружится голова. О том, что мать Теи умерла, теперь достаточно легко говорить. То, что Тея ее не знала, переносит Марин в ту темную часть воспоминаний, которая не должна иметь отношения к сегодняшнему дню. Но эти слова – лишь тонкая грань. Имя Марин никогда не упоминается на людях. Да, она из благородных. Сестра купца, сама вела дела. А еще она – сфинкс. Жестокая, когда хотела. Умная и заботливая. Она держалась до последнего. Женщина, которая делила постель со слугой своего брата и хранила эти отношения в секрете. С чего начать рассказ?

«Она интересует Якоба, – понимает Нелла. – Ему интересно знать, кем была та пропавшая женщина, что оставила своего ребенка».

«Разве это имеет значение?» – хочет сказать Нелла, измученная.

«Какая разница, была ли Марин прачкой, кухаркой или незаконнорожденной дочерью самого богатого регента города? Марин больше нет. Но рядом с Теей была я, все эти восемнадцать лет».

– Она была из благородной семьи.

В ложе повисает долгое молчание.

– У вас дружная семья, – замечает Якоб.

– Что ж… между нами нет секретов.

Якоб снова устремляет взгляд на сцену и делает глоток пунша.

– В Тее много страсти.

Нелла не может понять его интонацию.

– Все восемнадцатилетние девушки такие.

– Нет, – отвечает Якоб так прямо, что это повергает Неллу в шок.

Скольких восемнадцатилетних девушек он знал?

– У Теи избыток духа, – продолжает Якоб.

Нелла ощущает себя так, словно ее ударили. Она хочет возразить, что Тея прекрасно сдерживает свой дух, хотя в последние недели это вряд ли соответствует действительности. Нелла медленно наливает пунш себе в бокал и осторожно, словно пробуя на вкус ход беседы, отпивает.

– Ее мать была очень деятельной.

Якоб с любопытством поворачивается к Нелле:

– Деятельной?

– Я всегда считала, что лучше жениться на деятельной женщине. Здоровой, интересной. Все эти качества можно назвать избытком духа. Но они необходимы в нашем мире, в нашем городе, сеньор. Никому не нужна слабая больная женщина.

– Никому, – соглашается Якоб. – И все же мать Теи умерла в родах.

Нелла хватается за край ложи. От бессердечности происходящего ей хочется сломать ножку бокала, но она заставляет себя сохранять спокойствие.

– Случилось огромное несчастье. – Вдруг она словно оказывается в той комнате, рядом с Корнелией, восемнадцать лет назад, и с ужасом наблюдает, как ускользает от них Марин. – Ее мать была уже в возрасте для роженицы.

«Прости меня, Марин, – беззвучно шепчет Нелла. – Пожалуйста, прости. Ты бы поступила точно так же».

И сидя в роскошной театральной ложе Якоба, стыдясь собственных слов, Нелла вдруг понимает, что на самом деле часто говорит как Марин. Будто черпает воду из глубокого колодца, который та оставила после себя. Это упорство, это хладнокровное правдоподобие, под которым скрывался такой полет фантазии.

«Хочет ли Якоб, чтобы я продолжала? – недоумевает Нелла. – Ему действительно это интересно? Или он хочет, чтобы я прикусила язык-помело и дала ему спокойно допить пунш?»

Нелла дрожит, словно вокруг гуляют сквозняки особняка на Херенграхт. Возможно, для Якоба ван Лооса все очевидно. То, как она сколачивает жалкие декорации, чтобы произвести впечатление на ухажера, ошеломленного настоящим представлением внизу. Но Якоб держится так, будто это обычный разговор. Нелла мысленно упрекает себя и выпрямляется, думая о бухгалтерских книгах, в которых существенно сократилась статья доходов, потому что теперь они не могут рассчитывать на плату от ОИК. Еще меньше возможностей. И все‐таки: Марин бы поступила так же.

– Тея слишком особенная, чтобы гнить на Херенграхт, – откровенно говорит Нелла.

Ее слова так же прямолинейны, как и его. В них есть правда. Они заставляют Якоба посмотреть на Неллу.

– Я заметила, – продолжает она, расправляя вокруг себя юбки, – что Тея всегда с удовольствием посещает спектакли, которые заканчиваются свадьбой.

– Вот как?

– Да. И, полагаю, она готова. Она этого хочет. Сама не скажет, но если найдется подходящий мужчина, Тея выйдет замуж. И этому мужчине очень повезет.

– Воистину повезет.

Нелла лихорадочно соображает. Куда подевалась племянница? Она вспоминает, как Якоб, войдя в холл, запрокинул голову и восхищенно разглядывал их тромплей.

– Разумеется, Тея – единственная наследница, – говорит Нелла.

И снова долгое молчание. Нелла ждет, едва дыша. Достаточно ли до́ма в лучшем районе города, чтобы убедить Якоба?

– То есть она унаследует недвижимость на Херенграхт.

– Да.