Дом темных загадок

– Значит, никто из вас не знал, что раны Эммы не настоящие? – интересуется Филипп. – И не врите!

Том и София опускают глаза, потом Том расправляет плечи:

– Ну да, я, конечно, думал, что все это может быть розыгрышем. Взять хотя бы тот факт, что ее кровать стоит посреди сада!

Он произносит эти слова, и только теперь я замечаю, где нахожусь. Я действительно на открытом воздухе. Надо мной выгибается душное серое небо, затянутое облаками, слева я узнаю листья скрюченного дуба, вяло повисшие от жары.

– Хорошо, об этих латексных ранах я сам не сразу догадался, но то, что Эмма вдруг за ночь покрылась стигматами, хотя даже не знает о Франциске Ассизском, мне показалось более чем невероятным, – защищается дальше Том. – И, в конце концов, из письма было понятно, что Эмма сама на все согласилась.

Стигматы! Меня словно ударили по голове. Том ведь прав, эти знаки должны были символизировать раны Христовы. Но почему выбрали именно меня и зачем фотографировать?

София подходит ближе.

– Я думала точно так же, как Том! И это ведь не первый спектакль здесь. Именно поэтому я и хотела прочитать письмо Эммы.

– А если бы в письме говорилось: «Отрежьте ей палец»? Что тогда? – Филипп поднимается и качает головой.

– Но это же совсем другое!

София и Том сердито смотрят на меня, словно я во всем виновата, а я чувствую себя невыразимо скверно.

Филипп в ярости бегает взад и вперед у моей кровати.

– Я вас не понимаю. Вас вчерашнее происшествие ничему не научило? А ты, София? Если тебе это было не по душе, почему ты просто не приняла собственное решение, не заглядывая в чужие письма?

Она лишь пожимает плечами в ответ. Вообще, она выглядит такой несчастной, словно облитый водой пудель.

– Если это спектакль, то куда подевались Беккер и остальные? – спрашивает Филипп. – И при чем тут вообще стигматы? Мы ведь в летнем лагере, а не в монастыре! Я немедленно спрошу их об этом. С меня хватит!

Все переглянулись.

В общем волнении мы этого совершенно не заметили. Но Беккера, Николетты и Себастина нет. Вчерашние слова доктора все еще звучат у меня в памяти:

«А мы, кураторы, всегда будем рядом, чтобы при необходимости бросить спасательный круг».

Ах, неужели?!

– Кто-нибудь видел сегодня утром эту троицу?

Все качают головами.

– Что за дерьмо?! – Филипп стучит пальцем по виску. – Разве вы не замечаете, что нас постоянно вынуждают вести себя так, словно мы монстры?

– Да, хватит уже, – говорит Том. – Было же ясно, что с Эммой ничего плохого не случилось. К чему поднимать восстание?

– Потому что это было бы по-человечески. – Филипп садится на край кровати, берет мою измазанную кровью руку в свою и гладит. – Мне действительно очень жаль, – шепчет он. – Постоянно тебе достается.

Значит, он тоже заметил.

София перебивает его:

– Если ты перед завтраком хочешь принять душ, нужно отправляться.

– Почему ты ведешь себя с ней так грубо? – интересуется Филипп. – Ты считаешь, что все делала правильно?

София качает головой. Только сейчас я замечаю, что она готова вот-вот расплакаться. Она молча протягивает мне свой конверт и кивает.

На нем напечатано ее имя, но наполнение у него совершенно другое, чем у моего. Внутри – белая плотная карточка, я сразу вижу: отправитель оказался очень коварным. На картонке пуговицами вышита улыбающаяся рожица. А текст гласит:

«Ты держишь в руках руководство по первому терапевтическому сеансу в борьбе с фобией. Прочти, что здесь написано, и сделай, что тебе поручают. Если тебе все удастся, будет следующий сеанс. Утром после пробуждения ты отправишься в сад. Там ты обнаружишь Эмму. Ты будешь фотографировать ее. И безразлично, что она будет говорить другим или делать. Ты не позволишь ввести себя в заблуждение. Если у тебя все получится, ты сможешь оборвать все пуговицы и увидишь: это самый верный путь к твоему освобождению. Успехов».

– Мне очень жаль, – говорю я.

И на самом деле это чувствую. София тоже пострадала. «О фобии с пуговицами знал только Беккер, – думаю я, – значит, он должен стоять за всем этим, не так ли? С другой стороны, выбрал бы психолог такую экстремальную шоковую терапию?»

– Сейчас речь идет не о наркотиках, которые, как ты думаешь, я дала тебе. – София вытирает тыльной стороной ладони глаза и упрямо смотрит на меня. – Нет. «Ибупрофен» лежал на кухонном столе для тебя. Я подумала, что его оставили Себастиан и Беккер. Кроме того, таблетки находились в пластинке. Что бы я могла провернуть с этим?