Дом толерантности

Маша убежала, как всегда, первой. Подошла к маме, поцеловала ее, попросила прощения за вечернюю выходку. Отец мысленно побранил себя за сомнения, похвалил за правильное воспитание дочери. Однако ликовал он зря.

На улице Машу поджидал, зевая, Анзор. Сидя на скамейке, он опирался обеими руками о ее края и всем своим нетерпеливым видом выражал, что у него есть очень важная новость.

– Сейчас ты намерен сказать, что думаешь обо мне? – грустно усмехнувшись, спросила она его.

– Ничего я не думаю, – глупо засмеялся Анзор. – Жду тебя и все.

– А кто спасибо скажет за деда, которого ты не встретил, а я напоила чаем? Целый день потратила на него.

– Ну, спасибо, – поблагодарил он глухим голосом. – Дед, вообще-то, от тебя без ума. Хвалил.

– Еще бы. Он не ты. Он умеет ценить человеческие отношения. Умеет слушать людей. Он бы парк не рубил.

– Опять ты про парк, – обидчиво пробурчал Анзор, поднимаясь со скамейки. – Мне нужен магазин.

– Тебе нужен, людям нет, – решительно заявила Маша, отталкивая ухажёра, пытавшегося взять ее за руку. – Эгоист. Нахал.

– Я хороший, – заулыбался Анзор. – Я привез тебе подарок.

– Сколько раз тебе говорить, что я подарки беру только от друзей, а мы таковыми никогда не будем!

– Этот подарок ты ждешь, ты его возьмешь, – сказал он глубокомысленно, пытаясь снова взять Машу за руку. – Это же рябина.

– Где ты ее взял? Надеюсь, не стащил, не выкопал в чужом огороде?

– Опять обижаешь меня зря. В питомнике купил. Специально вчера ездил искать эту рябину.

Маша отодвинула прицепившуюся к рукаву пальто руку Анзора. Возле скамейки возвышался саженец, завернутый в газетную бумагу. Сверху виднелись тонкие, хилые ветки.

– Нездоровый какой-то саженец, – заметила она, приподняв легкий сверток над землей.

– Тебе не угодишь.

– Мне не надо угождать, меня надо понимать.

– Так тебе нужна рябина?

– Нет.

Возражение Маши прозвучало так зло и оскорбительно, что Анзор схватил саженец и с ненавистью разломил его пополам. Затем бросил под скамейку и пошел домой, в распахнутую вахтером дверь. Маша успела лишь ахнуть. Но было поздно. Рябинка погибла. Добираться до учебы теперь придется не машиной, а автобусом.

Рабочий день в театральном училище протекал в спокойном размеренном режиме, и Маше не пришлось даже думать о выходке Анзора. На занятиях рядом с ней постоянно был Денис. Он видел, как за его дамой сердца ухлестывает кавказец, но воспринимал эти ухаживания достойно, без ревности. Правда, один раз ему с ним пришлось подраться… И, как всегда, побитым, побежденным оказался Денис. Но отказываться от Маши он не собирался, потому продолжал приятно ухаживать, оказывать знаки внимания, сопровождать ее туда, куда она разрешала. Вот и сегодня сидел рядом с ней, прижавшись плечом к плечу в тесной аудитории, чувствовал теплоту ее тела. Предложил после учебы сходить в картинную галерею. В город привезли выставку французской живописи. А он боготворил импрессионистов, из которых особо ценил Клода Моне – за художественную индивидуальность, за безмерную голубизну неба и воды в его пейзажах.

Маша высказалась одобрительно о знакомстве с импрессионистами, однако заметила, что природа в картинах Шишкина более романтична и естественна.

Они поспорили о том, чья манера изображать лес, воду, луг, воздух более однообразна – у импрессионистов или у реалистов. Сошлись на том, что после занятий пойдут в картинную галерею. И если Денис, закончив дискуссию, больше не иронизировал и не сыпал аргументами, то Маша продолжала бурную агитацию. В тоне ее речи звучала смесь дерзости и простодушия.

На выходе из училища дорогу им преградил Анзор. Его потное лицо, оживленное быстрой ездой на машине, горело твердой решимостью. Его оправдательная речь, почему он отказался везти Машу утром в училище, звучала оскорбительно. Он оставался уверенным в своей правоте. Такая наглость рассердила Машу, и она резко прервала его речь, произносимую прокурорским тоном. Под руку с Денисом они направились вдоль улицы.

Анзор постоял один в глубоком раздумье, почесал затылок и поплелся за ними. Ситуация складывалась не в его пользу. Маша еще ни разу так жестко не поступала с ним. Терять ее не входило в его планы. На душе муторно было еще от того, что не выспался, всю ночь проговорил с дедом. Глаза утонули в опухших веках, ноги налились свинцовой тяжестью. Он прибавил ходу. Маша, услышав тяжелый, размеренный шаг, остановилась.

Они вновь крепко сцепились в словесной перебранке. Анзор стерпел, даже попросил извинения.

Ссора потухла. Все трое выясняли отношения до тех пор, пока не сообразили, что чем дольше они ругаются, тем меньше у них шансов успеть в картинную галерею, выходит, некогда молнии друг в друга метать. Вернувшись к машине, они влезли в нее и помчались изучать искусство.