Тяжело дыша от напряжения, он добрался до гребня горы и на мгновение присел среди цветов, чтобы отдохнуть. Призрачные руки были ловки, словно настоящие, хотя он и не мог видеть ни их, ни даже слабого, рябящего свечения, которое замечали другие. Воистину, зрение подводило его во всём. Он полагал, что таково проклятие старости — видеть, как сужается со всех сторон горизонт. Тем не менее, хотя окружавший его жёлтый ковёр был не более чем пятном перед глазами, пряный аромат наполнял ноздри и оставлял ощутимый привкус на языке.
Жар пустынного солнца оглушал, подавлял. Он сам по себе был силой, превращающей Священную Пустыню в тюрьму, вездесущую и беспощадную. Геборик стал презирать этот жар, проклял Семь Городов, взрастил в себе неугасимую ненависть к их обитателям. И сейчас Геборик оказался в ловушке — вместе с ними. Стена Вихря была одинаково непроходима снаружи и изнутри — и открывалась лишь по воле Избранной.
Движение сбоку, очертания тонкой, темноволосой фигуры. Которая затем присела рядом с ним.
Геборик улыбнулся:
— Я думал, что одинок здесь.
— Мы оба одиноки, Призрачные Руки.
— Об этом, Фелисин, ни тебе, ни мне напоминать не нужно.
— Что это у тебя в руках?
— Свитки, — ответила девочка. — От матери. Она, кажется, вновь ощутила страсть к стихосложению.
— Я думал, это любовь, а не страсть, — хмыкнул татуированный бывший жрец.
— Ты не поэт, — сказала она. — В любом случае говорить прямо — это настоящий талант; а призвание поэта в наши дни — скрывать смысл за неясностью.
— Ты жестокий критик, девочка, — заметил Геборик.
— «Призыв к Тени» — такое название она выбрала. Точнее, она дописывает поэму, начатую её матерью.
— Ну, Тень — это мрачное царство. Ясно, что стиль она подбирала под стать теме или, может быть, под стать своей матери.
— Слишком простое объяснение, Призрачные Руки. Вот, например, нынешнее наименование армии Корболо Дома — «Живодёры». Вот это, старик, поэзия. Имя, преисполненное робости и неуверенности, скрытой за гордым бахвальством. Имя в самый раз для Корболо Дома, который аж раскорячился от страха.
Геборик протянул руку и сорвал первый цветок. Поднёс его на мгновение к носу, прежде чем бросить в кожаную сумку на поясе.
— «Раскорячился от страха». Захватывающий образ, девочка. Но я не вижу страха в напанце. Малазанская армия, согнанная в Арэн, — не что иное, как три жалких легиона новобранцев. Под командованием женщины, не имеющей никакого соответствующего опыта. У Корболо Дома нет причин для страха.
Смех юной девушки ледяной трелью прорезал воздух:
— Нет причин, Призрачные Руки? На самом деле их предостаточно. Мне перечислить? Леоман. Тоблакай. Бидитал. Л’орик. Маток. И одна из самых ужасных: Ша’ик. Моя мать. Этот лагерь — змеиное кубло раздоров. Ты пропустил последний выплеск истерии. Мать изгнала Маллика Рэла и Пуллика Алара. Вышвырнула их. Корболо Дом лишился ещё двух союзников в борьбе за власть…
— Это не из-за борьбы за власть, — проворчал Геборик, срывая пригоршню цветов. — Они — глупцы, верящие, что есть лишь одна возможность. Ша’ик выгнала эту парочку потому, что предательство течёт в их жилах. Ей всё равно, что чувствует по этому поводу Корболо Дом.
— Он считает иначе, и это убеждение важнее того, что может быть — а может и не быть правдой. И чем мать отвечает на такие последствия своих решений? — Фелисин хлестнула свитками по растениям перед ней. — Стихами.
— Дар знания, — пробормотал Геборик. — Богиня Вихрь шепчет в ухо Избранной. В Пути Тени есть тайны, тайны, в которых скрывается правда, имеющая отношение к самой Вихрь.
— Ты о чём это?
Геборик пожал плечами. Его сумка уже почти наполнилась.
— Увы, я владею лишь собственным провидческим знанием.
— Занятная теория, Призрачные Руки, — протянула Фелисин. — Но в ней ничего не сказано о Семи Городах, Семи Священных Книгах, о пророчестве Апокалипсиса Дриджны…
Геборик фыркнул: