Дом Цепей (ЛП)

— … а мясо быстро не поджаришь. Конечно, ты не поверил бы. Мы же встретились впервые. Уверяю, что мне выпадает так мало возможностей беседовать…

— … в сундуке.

Циннигиг ухмыльнулся: — Точно. Ты уловил самую суть. Воистину Теломен Тоблакай.

Карса протянул Джагуту полный кубок: — Увы, мои руки малость согрели вино.

— Спасибо. Думаю, я смогу вытерпеть. Прошу отведать оленины. Разве ты не знал, что уголь полезен? Очищает пищеварительный тракт, выгоняет глист, делает кал черным. Черным, как у лесного медведя. Рекомендую на случай преследования: обманет почти любого, кроме тех, кто изучает экскременты.

— А что, есть такие?

— Понятия не имею. Я редко выхожу наружу. Что за спесивые империи родились, чтобы пасть, за границами Джаг Одхана? Гордость давится прахом — вот извечный цикл жизни смертных созданий. Я не опечален своим невежеством. Почему бы? Если я не знаю, чего лишился, то откуда мне знать, что я чего-то лишился? Откуда, скажи! Понимаешь? Арамала вечно носилась за бесполезным знанием — погляди, что с ней стало. Как и с Фирлис… ее ты увидишь завтра. Она не может поглядеть сквозь свисающие на лицо листья, но так старается, так старается… как будто широкий обзор явит что-то, кроме надоедливого течения лет. Империи, престолы, тираны и освободители, сотни тысяч томов, заполненных вариациями одного и того же вопроса, снова и снова возглашаемого. Эй, Карса, ешь вволю, пей до дна. Ты видишь, что графин всегда полон? Разве не хитро! Да, о чем я?

— Ты редко выходишь.

— Действительно. Что за спесивые империи родились, чтобы пасть, за границами Джаг Одхана? Гордость давится прахом…

Карса прищурил глаза, созерцая одхан — и потянулся за вином.

* * *

Одинокое дерево стояло на вершине плоского холма, примыкавшего к холму более высокому. Укрытое от пронизывающих ветров, оно выросло раскидистым; кора казалась тонкой и отслоившейся, будто не могла сдержать пружинистые мышцы древесины. Узловатый ствол выбрасывал во все стороны сучья, толщиной превосходящие бедро Карсы. Верхняя треть ствола густо поросла листвой, формируя широкий полог пыльной зелени.

— Выглядит старым, так? — сказал Циннигиг, когда они подошли ближе. Согнутый пополам Джагут ковылял, сильно раскачиваясь. — Ты не имеешь представления, какое оно старое, юный мой друг. Ни малейшего. Я не решаюсь открыть тебе его возраст. Видел раньше такие деревья? Ручаюсь, нет. Напоминает гилдинги, растущие тут и там по равнине. Напоминает, как ранаг напоминает козла. Дело не в высоте. Дело в древности. Это дерево эпохи Старших. Молодым побегом оно слышало вздохи соленых волн здешнего моря. Ты подумал — ему десятки тысяч лет? Нет, друг мой, сотни тысяч. Некогда, Карса Орлонг, это был доминирующий по всему свету вид. Всякой вещи свое время, и когда время кончается, вещи исчезают…

— Но не это дерево.

— Трудно произнести суждение более мудрое. Ты спросишь — почему?

— Я промолчу, потому что уже понял: ты и так расскажешь.

— Разумеется, ибо у меня природная склонность помогать. Причину, юный друг, ты вскоре увидишь.

Они поднялись по склону и встали на вершине, вечно затененной и потому лишенной травы. Дерево и все его отростки, увидел Карса, оплетены паутиной, густой, но почему-то прозрачной. Один намек, слабое мерцание. Из-под этого савана на него смотрело лицо Джагуты.

— Фирлис, — сказал Циннигиг, — это тот, о ком говорила Арамала. Он ищет достойного коня.

Тело Джагуты оставалось видимым тут и там, показывая, что дерево действительно растет вокруг нее. Из-под правой ключицы вырывался побег, сливающийся с массой сучьев над головой женщины.

— Рассказать ему твою историю, Фирлис? Я должен, хотя бы ради ее необычайности.

Голос исходил не изо рта, но — текучий и мягкий — звучал в голове Карсы: — Разумеется, ты должен, Циннигиг. В природе твоей не оставлять ни одного слова не сказанным.

Карса усмехнулся, ибо в ее словах прозвучало слишком явное желание скрыть недовольство.

— Мой друг Теломен Тоблакай, это поистине необычная повесть, ведь истинный ее смысл непонятен никому из нас, — начал Циннигиг, усаживаясь, скрестив ноги, на землю. — Милая Фирлис была ребенком — нет, дитем, все еще сосавшим грудь матери — когда банда Т'лан Имассов выследила ее семью. Произошло обыкновенное. Мать убита, с Фирлис также поступили по их обычаю: насадили на копье, а копье воткнули в землю. То, что случилось позже, не мог бы предсказать ни Имасс, ни Джагут, ибо такого еще не бывало. Вырезанное из здешнего дерева копье забрало себе дух жизни Фирлис и переродилось. Корни впились в почву, проросли сучья и листья. В благодарность дух жизни дерева облагодетельствовал ребенка. Они росли вместе, обманывая судьбу. Фирлис обновляет дерево, дерево обновляет Фирлис.

Карса оперся на меч, уперев его в почву. — Но она стала заводчицей джагских коней.

— Незначительной была моя роль, о Карса Орлонг. От моей крови происходит их долгожительство. Джагские лошади размножаются редко, их число с трудом поддерживается, даже уменьшается. Если бы не долгий жизненный срок…