Дом Цепей

Жара пустынного солнца подавляет, ошеломляет. Она наделена силой, делающей Священную Пустыню тюрьмой, навязчивой и безжалостной. Геборик приучился презирать жару, проклинать Семиградье, культивировать ядовитую ненависть к его народу. Но сейчас он оказался пленником. Барьер Вихря не делает исключений, не пуская никого изнутри наружу и снаружи внутрь. Никого, кроме Избранной.

Движение сбоку, смутно видимая черноволосая фигурка. Она уселась рядом с ним.

Геборик улыбнулся: — Я думал, что остался один.

— Мы оба одни, Руки Духа.

— Об этом и говорить не нужно, Фелисин. «Фелисин Младшая — но это имя нельзя произносить вслух. У твоей приемной матери, девочка, есть свои тайны». А что у тебя в руках?

— Свитки, — ответила девочка. — От Матери. Кажется, она снова жаждет писать стихи.

Татуированный бывший жрец хмыкнул: — Мне казалось, это не жажда, а любовь.

— Ты не поэт, — сказала девочка. — Но ведь истинный талант — умение говорить прямо. А в наши дни поэзией называют умение спутывать двусмысленности.

— Ты жестокий критик, милая.

— «Призыв Тени», так она их назвала. Точнее, она продолжила поэму своей покойной матери.

— Гм, Тень — мрачное королевство. Она явно избрала стиль, соответствующий теме. Наверное, такой же темный, какой любила ее мать.

— Слишком банально, Руки Духа. Но подумай, какое имя носит ныне армия Корболо Дома. Собакодавы. Вот тебе поэзия, старик. Имя, шатающееся под грузом показной бравады. Имя, вполне подходящее самому Дому. Он стоит на четвереньках от ужаса.

Геборик протянул руку и сорвал первый цветок. Поднес к носу, прежде чем уронить в кожаную сумку на поясе. — «На четвереньках от ужаса». Запоминающийся образ, девочка. Но я не вижу в напане страха. Малазанская армия в Арене — всего лишь три легиона новобранцев. Во главе ее женщина без всякого военного опыта. Корболо Дому нет причины бояться.

Смех девушки был столь резким, что прорезал воздух подобно осколкам льда: — Нет причины, Руки Духа? Причин много. Леомен. Тоблакай. Бидитал. Л'орик. Матток. И самая ужасная изо всех: моя мать. Ша'ик. Лагерь — змеиная яма, кишащая раздорами. Ты не застал последнюю вспышку. Мать отлучила Маллика Реля и Паллика Алара. Изгнала их. Корболо Дом потерял двух союзников в силовой борьбе…

— Никакой силовой борьбы, — пробурчал, схватив цветочные головки ладонью, Геборик. — Они глупцы, если верят в силу. Ша'ик выбросила этих двоих, ибо в их венах течет измена. На чувства Корболо Дома ей наплевать.

— Он думает иначе, и его убеждения важнее вероятной и невероятной истины. Но как Мать отвечает на последствия своих повелений? — Фелисин провела свитками по верхушкам цветов. — Поэмами.

— Дар знания, — шепнул Геборик. — Богиня Вихря шепчет на ушко Избранной. В Садке Теней есть тайны, скрывающие истины, важные даже для Вихря.

— О чем ты?

Геборик дернул плечом. Его сума была почти полна. — Увы, у меня есть свои тайны и предвидения. «Хотя мне от этого добра не будет». Разрушение древнего садка рассеяло его фрагменты по всем мирам. Богиня Вихря имеет силу, но это не её собственная сила. Всего лишь один из фрагментов, заблудившийся, странствующий, страдающий. Чем была Богиня, гадаю я, когда впервые набрела на Вихрь? Наверное, божеством некоего мелкого племени. Духом летних ветров, защитницей бурного родника. Не сомневаюсь, лишь одной из множества подобных. Разумеется, когда она завладела фрагментом, ей не составило труда уничтожить давних соперников, обретая полную и безраздельную власть над святой пустыней.

— Сомнительная теория, Руки Духа, — протянула Фелисин. — В ней ничего не говорится о Семи Святых Городах, Семи Священных Книгах, Дриджне и Откровении.

Геборик фыркнул: — Культы питаются друг дружкой¸ милая. Мифы соединяются, питая веру. Семь Городов родились от бродячих племен, но претендуют на наследие древней цивилизации, а та сама неловко ворочается на костях еще более древней империи — Первой Империи Т'лан Имассов. Память и забвение — всего лишь игра случая и обстоятельств.

— Поэты могут жаждать, — сухо бросила Фелисин, — но историки пожирают. Они убивают язык, делают его трупом.

— Это преступление не историков, а критиков.

— Будем цепляться за мелкие различия? Преступление ученых.

— Ты негодуешь, что мои объяснения убили тайны пантеона? Фелисин, в нашем мире есть вещи более достойные удивления. Оставь богам и богиням их безумные притязания.

Снова его хлестнул холодный смех: — О, да ты забавный, старик! Жрец, изгнанный собственным богом. Историк, севший в темницу за свои теории. Вор, которому нечего красть. Не только я жажду чудес.

Он услышал, как она встает. — Так или иначе, — продолжала девочка, — меня послали найти тебя.

— О. Ша'ик нужен очередной совет, который она, не сомневаюсь, презрит?

— На этот раз не ей. Леомену.

Геборик скривился. «Где Леомен, там жди Тоблакая. Убийца держит слово и никогда со мной не говорит. Но я чувствую его взгляд. Взгляд убийцы. Если есть в лагере достойный изгнания…» Он осторожно разогнул спину. — Где его найти?

— В храмовой яме.

— Разумеется. А что ты, милая девочка, делаешь в компании Леомена?