Дом Цепей

— Я взяла бы тебя за руку, — сказала Фелисин, — но касание этих ладоней какое-то уж слишком поэтическое.

Она пошла рядом, вниз по склону, между двумя большими загонами для скота, ныне пустыми — овцы и козы уведены на пастбища к востоку от развалин. Они миновали широкий пролом в стене мертвого города, пересекли одну из главных улиц, направляясь к обширным зданиям, от которых остались лишь фундаменты и часть стен. Именно их называли здесь Кругом Храмов.

Глинобитные хижины, юрты и вигвамы встали новым поселением среди руин. Под растянутыми между постройками кожаными навесами буйствовали рынки, наполняя воздух бесконечными криками и ароматами пищи. Местные племена, идущие за своим военным вождем по имени Матток, что стал у Ша'ик чем-то вроде генерала, смешались с Собакодавами, пестрыми бандами городских изгоев, разбойниками, душегубами и преступниками, бежавшими из различных малазанских тюрем. Лагерь приверженцев различных воинств был не менее разрозненным. Это неизвестно как сплотившееся «племя» кочевало вокруг построенных на скорую руку трущоб, руководствуясь загадочными и непостоянными политическими пристрастиями. В данный момент некие скрытые от глаз посторонних неудачи заставили его приутихнуть. Старые ведьмы с выводками полуголых тощих детей, кузнецы, починщики, повара и копатели выгребных ям, вдовы и жены, немногочисленные мужья и еще более немногочисленные отцы и матери… все они вязаны с воинами армии Ша'ик, но связи эти непрочные, легко рвущиеся, а еще легче спутывающиеся в клубки измен и кровосмешений.

Город, по мнению Геборика, стал микрокосмом Семиградья. Он воплотил все болезни, которые малазане старались искоренить, завоевывая и оккупируя. В свободах, которые видел здесь отставной жрец, оказалось мало благ. Однако, полагал он, мало кто разделяет такие изменнические мысли. «Империя причислила меня к преступникам, но я все же остался малазанином. Сыном империи, в котором проснулось уважение к «миру на острие меча» старого Императора. Да, дорогая Тавора, веди армию в сердце мятежа, разруби его на части. Я не стану плакать».

Круг Храмов был практически безлюдным в сравнении с шумными улицами, по которым они проходили. Дом старых богов, которым поклонялись некогда забытые народы, оставившие после себя лишь эти развалины и груды битых пыльных черепков вдоль дорог. Однако некие отзвуки былых благословений еще держались над руинами, ведь самые обездоленные из людей находили здесь прибежище. Среди человеческих отбросов — вдов, не сумевших стать третьими или четвертыми женами воинов и торговцев, калек, прокаженных и страдающих иными болезнями, поддающимися лишь касанию Высшего Денала — бродили посредственные, дешевые лекари. Когда-то здесь было много сирот, но Ша'ик положила этому конец. Усыновила и удочерила всех, начиная с Фелисин. Ее личная свита, новые служки культа Вихря. По неточным подсчетам Геборика на прошлой неделе их было более трех тысяч — от недавних сосунков до подростков возраста самой Ша'ик, подлинного ее возраста. Всем им она была Матерью.

Это не стало популярным жестом. Сутенеры потеряли юных овечек.

В середине Круга Храмов имелась широкая восьмиугольная яма, глубоко ушедшая в слои известняка. Ее дна никогда не касались лучи солнца. Гнездившихся в ней гадюк, скорпионов и пауков изгнали, и на их месте поселился Леомен Молотильщик, самый верный телохранитель Старшей Ша'ик. Однако Ша'ик Возрожденная глубоко проникла в душу Леомена и нашла ее пустой, лишенной веры и по некоему врожденному пороку склонной к неподчинению всяческим клятвам и авторитетам. Новая Избранная решила, что не сможет доверять такому человеку. По крайней мере, держать его рядом. Он стал помощником Маттока, хотя, казалось, эта должность не требовала особого усердия. Тоблакай оставался личным хранителем Ша'ик; великан с татуировкой разбитого стекла на лице не оставил дружбы с Леоменом и часто навещал заскучавшего приятеля.

Двух воителей многое связывало, и Геборик понимал, что мало что сумеет узнать об их прошлом. Ходили слухи, некогда они вместе сидели на цепях в малазанской тюрьме. Геборик жалел, что малазане проявили слишком много милосердия к Тоблакаю.

— Я оставлю тебя, — сказала Фелисин у края обложенной кирпичом ямы. — Когда еще захочу скрестить клинки мнений, непременно отыщу.

Геборик скривил губы, кивнув, и двинулся вниз по лестнице. Воздух становился все холоднее по мере спуска в сумрак. Повис тяжелый, сладковатый запах дурханга — очередного увлечения Леомена. Геборик гадал, не зашла ли Фелисин Младшая по тропе матери дальше, чем он предполагал.