Дом «У пяти колокольчиков»

Ювелирша для матушки всегда была предметом особенного восхищения. Ни одна женщина с Конского рынка не умела с таким достоинством носить шитый золотом чепец, фартук, пышно отделанный кружевом, и нашейный крест, выложенный жемчугами. Если мать Петршичка была некогда красою Конского рынка, то ювелирша являлась его гордостью. Она вполне осознавала свое превосходство и умела заставить всех уважать себя. Право на такое исключительное положение она видела в том, что, оказавшись после смерти мужа в обстоятельствах крайне затруднительных, с кучею малолетних детей, она не только устояла перед соблазном выйти замуж второй раз, но и привела в порядок расстроенные дела, дала детям приличное воспитание, а благодаря своей изворотливости и осмотрительности достигла даже прочного благосостояния. На ее руках оставался теперь лишь младший, Фердинанд, которого она послала учиться. Одновременно он занимал скромную должность в некоем государственном учреждении, что придавало ему, как мы видим, в глазах обитателей Конского рынка много блеска.

Невзирая на то, что хозяйка «Барашка» против ювелирши была большею богачкой, она до сих пор еще издалека кланялась ей, помня те времена, когда неподалеку от ювелиршиной палатки она продавала свою рыбу. Не одна только матушка весьма разбогатела, были на Конском рынке и другие состоятельные люди, но всякого умела ювелирша подчинить себе, весь Конский рынок признавал ее влияние. Наряду с Черным Петршичком она создавала здесь общественное мнение и была наивысшим судией — если уж она выносила свой приговор, никто не решался протестовать, никто пикнуть не смел. Да, во всей округе она, как и Петршичек, была персоной, чье слово повсюду ценилось, имело значение и вес. Если нашего карлика называли между собой Черным Петршичком, то ювелиршу именовали регентшей. Это было известно ей, однако она не только не находила ничего обидного в прозвище, намекавшем на положение правительницы, — напротив, титул этот весьма устраивал ювелиршу и льстил ее самолюбию. Она на самом деле хотела бы властвовать надо всеми и ощущала в себе для того достаточно сил.

Водить дружбу с ювелиршею было для матушки пределом мечтаний, — лишь тогда она в полной мере прочувствовала бы, каких высот достигла и, пожалуй, не поручилась бы за себя, что совсем не возгордится, обретя право величать ювелиршу матушкой, как принято между сватьями. Да и Черный Петршичек, хоть он это и отрицал, не мог целиком освободиться из-под влияния регентши; с нею одной разговаривал он без своих обычных выпадов против женского пола, превосходно понимая, что в ее лице имеет достойного соперника. Союз обоих этих семейств он полагал делом не только естественным, но и желательным. О том, чтобы выдать Стасичку за Фердинанда, он, как и ее мать, подумывал с давних пор и нередко говорил себе, что уж вот это дело надо бы непременно спроворить. Но расположены ли эти двое молодых людей друг к другу, существует ли между ними душевное влечение, хотят они стать супругами или не хотят, — таким вопросом он не задавался, поскольку сие обстоятельство не имело в его глазах ни малейшего значения. Ему даже в голову не приходило, что именно об этом он обязан был осведомиться в первую очередь и в последнюю — обо всем остальном. Тому, кто высказал бы подобную мысль, он наверняка дал бы резкую отповедь, будучи убежден, что детей вообще решительно незачем спрашивать, что чем больше им потакаешь, тем хуже, и что единственно взрослые вправе решать их судьбу. Вот ведь своего-то Франтишка он ни разу в жизни ни о чем не спросил, никогда не давал ему воли, — а посмотрите, какой вышел из него славный паренек, все кругом его лишь нахваливают. Ему было хорошо известно, что ювелирша разделяет его взгляды на воспитание. Дети у ней ходили по струнке; очевидно, и младший не был исключением. Про Стасичку Черный Петршичек даже и не вспомнил, а если бы и вспомнил, то скорей всего лишь пожал бы плечами, промолвив с презрением: «А, эта!», из чего явствовало, что он отводил ей место среди самых ничтожных людей.

Ювелирша довольно часто навещала Черного Петршичка. Она любила играть в лотерею — шутки ради, как она утверждала, — и просила его истолковать ее сны, что якобы помогало ей угадывать числа. Вполне подходящий случай перемолвиться о том, о сем, да при его-то светлой голове… Хозяйка «Барашка», предвкушая удачу, пребывала в блаженном ожидании.

— Ступай пробегись немножко, ты просто на себя не похож, — говорил Петршичек брату, когда тот возвращался вечером после занятий пением тяжело дыша, словно он ворочал там огромные камни.

Повторять это дважды никогда не требовалось: сразу же после того, как была почищена на ужин и съедена картошка, Франтишек выскальзывал из тесной будки на улицу — передохнуть немного и подышать свежим воздухом.