Дом «У пяти колокольчиков»

Стасичка, качнувшись назад, валится на пол палатки, корчась в судорожных рыданиях. Черный Петршичек, перестав возносить в душе хвалу господу, строгому и справедливому судии — чья кара, хоть и не сразу, настигнет неминуемо, — отворачивается, чтобы не видеть горьких мук несчастной женщины, и тут взгляд его падает на ее дитя. Девочка встала на ножки и проворно забралась в уголок за кроватью, углядев там обрывок бумаги. И принялась им играть — на том самом месте, где ее отец, живший под запретом, провел свое детство, забавляясь бумажными шапочками, кои делал для него Петршичек, когда бывал в духе…

Душу Петршичка теснят совершенно непривычные, непонятные чувства, он не в силах справиться с ними; будь, что будет, а он должен найти им выход. Он наклоняется к маленькой девочке, которая, едва он приблизился к ней, с доверчивой улыбкой протягивает к нему ручки, и Петршичек прижимает ее к груди, как в свое время братца, когда соседка впервые положила его ему на руки, оставляет Стасичку и с ребенком на руках спешит через дорогу, прямо к корчме «У барашка», где он не бывал с давних пор и где некогда его встречали как почетного и желанного гостя.

Хозяйка «Барашка» еще не встала с постели, но служанка вынуждена его к ней пропустить. Он входит, и, прежде чем матушка, сев на постели, успевает спросить, что случилось и что, собственно, его сюда привело, Петршичек кладет ей на руки ребенка с теми же словами, какие некогда произнесла она сама, вверяя его попечению новорожденного Франтишка.

— Должна ли эта крошка быть за все в ответе? Только язычник стал бы ей мстить! Ничем еще она не провинилась ни перед богом, ни перед людьми!

И снова переполох на всем Конском рынке. Слыхали? Стасичка-то возвернулась, да не одна, а с ребенком, премиленькой девочкой; зовут ее Франтишка. У Петршичка на пороге сидела Стасичка, а Петршичек как раз вышел утром подметать и увидел их. По своей воле вернулась, хворая и словно бы помешанная. Франтишка убил какой-то пан, которому приглянулась Стасичка, когда перед ним пела. Мать-то сама пришла в палатку за своей несчастной дочерью. Все ей простила.

Но Стасичка не ведала ни о том, что она получила от матери прощение, ни о том, что находится под ее кровом и лежит на своей девичьей постели, сложенной из груды мягких пуховиков, в которые она погружалась прежде, точно в морские волны. Хозяйка «Барашка», узнав от Петршичка, что дочь в его палатке, нашла ее там распростертую без чувств на полу и велела принести оттуда домой. Она пригласила к Стасичке нескольких врачей, но все они лишь пожимали плечами. Вследствие перенесенных страданий у Стасички получилось воспаление мозга, весьма опасное, так что не было почти никаких надежд на выздоровление.

Доктора не ошиблись. Целую неделю боролась Стасичка с болезнью, но в конце концов покорилась ей. В тяжелом горячечном бреду, с душераздирающими подробностями повествовала она о происшествии, стоившем жизни ее возлюбленному. Вспоминала также разные случаи из их кочевой жизни, из коих явствовало, что немало натерпелись они с Франтишком и холода, и голода, а также о триумфальных приемах, оказываемых им подлинными ценителями, которые баловали их и осыпали подарками. Нередко им предлагались блестящие ангажементы, однако они всегда отказывались от них из страха, что их выследят, выдадут и силою заставят вернуться к разгневанным родственникам.

У Петршичка, слышавшего все это, снова оказалось достаточно пищи для размышлений о том, что такое любовь — сказка незрелого ума или самая могущественная стихия на свете…

В последний день, примерно за час до кончины, вскоре после того как патер Йозеф причастил ее, Стасичка неожиданно пришла в себя — молодость, со своей неуемной жаждой жизни, вдруг встрепенулась в ней, прежде чем сдаться смерти. Прояснившимся взглядом она окинула горницу, узнав место, где однообразно протекала ее юность в тени черной кафельной печки; узнала свою скамейку — ах, за нею и до сих пор лежит вязанка дров, как в те времена, когда Франтишек, притулившись в уголку, искоса на нее поглядывал… До сей поры стоят на галерее в зеленых горшках ее розмарины — не довелось ее матери сплести для нее никакого венчика — и прыгают между кустами розмарина воробьи, с любопытством заглядывая в окна совсем как в те времена, когда она пела под звуки Франтишковой скрипки. Многое отделяет те дни от сегодняшнего дня… Слезы застлали ей глаза, и она снова откинула голову на подушки.

Патер Йозеф хотел воспользоваться этой минутой и склонить ее к покаянию. Вложив свечку в руку умирающей, он спросил ее:

— Во имя господа бога и пресвятой богородицы покайся, что ты сожалеешь о своем позорном поступке и принимаешь справедливую кару божью за грех свой.

Собравшись с последними силами, Стасичка еще раз поднялась на постели, далеко отбросив от себя свечку.