Дом «У пяти колокольчиков»

И молодой человек торопливо ушел. Все это время, невзирая на суровое запрещение хозяина, Павлик не отходил от окна. Он невольно слышал отрывки разговоров на улице и понял, что торжественная процессия, возвращающаяся с Вацлавской площади, была внезапно окружена войсками, открывшими по ней стрельбу; говорили, что пришел конец всему, чего удалось достигнуть, отвоевать за последнее время законным путем, что враги собираются уговорить императора наказать тех, кто отважился выступить со своими требованиями. Теперь нет иного пути, как только выступить против происков предателей в открытом бою и защитить священные завоевания, добытые трудом и кровью. Между тем вокруг все не переставали спрашивать, куда же делся Собеслав. Скорее бы он пришел, чтобы возглавить и ускорить сооружение баррикады.

Павлик резко отошел от окна, направившись к постели своего господина.

— Вы должны встать! — произнес он сдавленным голосом, изменившись в лице, так что Собеслав едва узнал его. И следа не осталось от его прежней улыбки и румянца на щеках, от всего прежнего рассеянного и беззаботного вида, будто за эти минуты он стал совсем другим человеком. — Вы должны сейчас же надеть свои доспехи и там внизу показать нам, как мы должны обороняться и защищать наше святое дело!

— Ты разве не видишь, что я болен, даже пошевелиться не могу? — застонал Собеслав.

— Вам необходимо идти! — с лихорадочной поспешностью повторил Павлик. Роли господина и слуги словно переменились: теперь слуга приказывал, требуя, чтобы господин ему подчинился.

— Ты что же, хочешь лишить меня жизни, безумец? — снова запричитал прославленный предводитель студентов.

— А что станет с людьми на улице, если у них не будет ни одного вождя, который отдавал бы им приказы, советовал, все своевременно замечал? — воскликнул Павлик, и слезы ручьем хлынули у него из глаз.

— Пускай командует кто хочет, я не могу. Как можешь требовать от меня ты, о ком все думают как о человеке, преданном мне до гробовой доски, чтобы я рисковал своей жизнью ради чужих людей и попал в беду за дело, которое меня совершенно не занимает?

Павлик вытер слезы, бросив на своего господина вопрошающий взгляд. Он долго стоял неподвижно, глядя на него в упор; каждый мускул, каждая черточка его лица подергивались, изобличая огромное напряжение мысли. Внезапно он сбросил с себя куртку и надел мундир своего господина; с такой же быстротой натянул он на ноги его сапоги с высокими голенищами, нацепил шпагу, сорвал со стены ружье, напихал в карманы патронов, рывком смахнул на лоб волосы и, схватив белую, украшенную трехцветными перьями широкополую шляпу Собеслава, низко надвинул ее на голову.

— Будь, что будет, — воскликнул он сдавленным голосом, — по-другому, видно, нельзя!

Собеслав ошеломленно смотрел на Павлика. Тот словно чудом преображался у него на глазах, по мере того как с быстротой молнии облекался в его одежды, не спрашивая на то разрешения, ни словом не обмолвившись, что бы мог означать этот маскарад. Исполнив задуманное, он повернулся к господину, бледный как смерть, строгий, грозный и, как с изумлением подумал Собеслав, почти такой же величественный, каким был он сам.

Пораженный таким быстрым и непонятным превращением, Собеслав и слова не успел промолвить, как Павлик пулей вылетел из комнаты, ничего не объясняя, куда идет и что, собственно, задумал.

При появлении Павлика — едва в полутемном подъезде мелькнул трехцветный плюмаж, белый костюм и послышался звон шпор — раздались радостные возгласы.

— Вот замечательно, что вы наконец пришли, пан Собеслав! — закричали вокруг; толпа подхватила его и вынесла на улицу. — Нам нужно укрепить Соляной переулок, прежде чем сюда подоспеют войска, а мы не знаем, как это сделать!

Павлик посмотрел на экспедитора, разрешившего вытащить из постоялого двора его Ноев ковчег и другие повозки, уже отслужившие свой век. Экспедитор же в этой дикой суматохе не узнал Павлика, он, как и другие, судил по одежде и был уверен, что перед ним его начальник.

— Не сердитесь, пан Собеслав, — обратился он к Павлику, — я не могу ни остаться с вами, ни дать новые повозки. Мне стало известно, что надо торопиться в Перевозный переулок, где войска могут пройти, как и здесь, если не создать там оборону. В корчме «На Кухинках» вы найдете для баррикады достаточно повозок. О Папоушковой бане не заботьтесь; там строят и защищают баррикаду речники и мельники.

Павлик подал ему знак рукой, чтобы он больше здесь не задерживался, да так красноречиво, будто бог знает с каких пор был облечен властью полководца, опытного и искушенного в ратном деле. Пелена, до сих пор обволакивавшая его ум словно завесой, через которую невозможно было пробиться свободной, свежей мысли, наконец прорвалась и рассеялась. Огромное душевное напряжение и сами обстоятельства вызвали у него одно из тех быстрых, поразительных превращений, которые в старые времена принимали за чудо, а в наш век называют божественным вдохновением. Летописцы рассказывают, что в такие минуты хромые преодолевали свой недуг, а слабовольные становились героями.