Принимать ванну с ним он, разумеется, не разрешал (да я и не просился, просто пошутил однажды). Но и дверь не закрывал. Шел на уступки, словом, давал понять, что благодарен за такое. Любил просто отмокать в пене, например. Часто пел еще, просто смешивая все песни, которые приходили ему в голову, в одну, часто несвязанную. Голос у него был так себе, хотя я не музыкальный критик, чтобы что-то понимать. Иногда такое желание заглянуть было, вы бы знали. Просто посмотреть на него. Знал же, что он улыбался.
Хотя однажды шанс выпал. Незадолго до, так сказать.
Он больно долго в ванной был. Не знаю, сколько точно, но я даже задремать успел у двери. Открыл глаза и сразу в ванную, чтоб убедиться, что он на месте. А он лежит в ванне, голову назад откинул, рот приоткрыл. Я перепугался: подумал, он себе как-то этими одноразовыми бритвами смог вены вскрыть. Подошел сразу, а он и вздохнул. И тогда понял, что просто заснул. Хотел было его разбудить, но потом подумал – когда еще шанс-то будет? И решил перед этим посмотреть. Просто посмотреть.
Пена почти опустилась, но тело еще закрывала. Я только осторожно с его плеч убрал. Больно мне нравились его веснушки. Особенно на плечах. Даже иногда жалел, что не мог найти нормальных футболок с вырезом побольше, чтобы он не мог их скрыть.
Провел пальцами по его плечам (кожа мягкая-мягкая: он за ней продолжал ухаживать) и только тогда заметил царапины. Неглубокие, скорее, как будто с котенком поиграл. Но царапин целая куча – по всем плечам и груди. Осторожно их коснулся – не хотел разбудить. И все пытался понять, что именно его заставляло такое делать. Сначала подумал о паразитах, но потом понял – это не то. После – на тягу к самоубийству. Тоже не то. Сергей продолжал бороться до самого конца и не наложил бы на себя руки (хоть я и допускал такие мысли очень часто, но умом-то понимал, что нет). Взял тогда воду, пусть уже остывшую, по его плечам разгладил. Как будто исцелить могло. Просто вспоминал, как приятно, когда по порезу водой. Не удержался – осмотрел его. Тело хорошее, подкаченное, и сразу ясно – Сергей собой занимается. На животе несколько родинок и один шрам – уверен, кто-то все-таки дал ему отпор. У него к губам волосы налипли. Губы у него, знаете, такие красивые. Не слишком тонкие, но и не слишком пухлые. Я не мастер описаний. Я ж не поэт, все-таки. Я знал только то, что такие губы приятно целовать. Я не удержался. Даже дышать перестал в тот момент, только волосы с них убрал. Мягкие-мягкие. Потрескались немного, но это не страшно. На большее не решился. Просто вытащил его из ванны, укутал в полотенце и понес обратно. А его, видимо, хорошо разморило. Даже прижался ко мне (думал, сердце точно остановится). И пробормотал во сне что-то.
Положил его на кровать, укрыл одеялом. Положил рядом одежду. А потом подумал, он перепугается наверняка, если проснется голым. И на всякий случай написал записку на салфетке (за ней и маркером сбегал наверх – очень быстро, потому что боялся, что он притворялся и мог сбежать): «Я только принес вас из ванны. Не хотел, чтобы вы заболели». И ушел, выключив верхний свет и включив ночник.
Сергей, все-таки, был одним из тех людей, которые оставались красивыми даже во сне. Убеждался в этом каждый раз, когда появлялась возможность.
Наверное, все началось в тот день, когда я впервые разрешил ему поспать наверху. Ему очень нравилась та комната, я говорил. Если не ошибаюсь, это было примерно через двадцать девять дней после того, как я его укрыл у себя. В любом случае, Сергей попросил меня дать ему возможность переночевать наверху. Я прекрасно понимал его желание (не то чтобы, но, все-таки, хотя бы представлял). Сидеть практически безвылазно в подвале – такое себе удовольствие. Конечно, ему хотелось сменить обстановку. Я еще подумал, ну, даже если он в окно выглянет, кто ж его увидит. Вокруг глушь такая.
Хотя, помню, первое время очень боялся проезжающих мимо поездов. Сергей то и дело просил меня вывести его на улицу, просто походить. Руки я ему не развязывал, ходил рядом, за локоть держал (он всегда им дергал – не нравился контроль). За ограждение он выйти пытался раза два, не больше, потом перестал, когда я пригрозил ему, что тогда вообще перестану выпускать гулять. Я-то понимал, что вряд ли смог бы всерьез ему отказывать, но припугнуть должен был. Сработало ведь.