Дом у железной дороги (СИ)

– Ну, я помню, как попал в детдом, – я пожал плечами. Не думал, что эта история может быть интересной. – Мама умерла до того, как я успел ее запомнить. Знаю только, что глаза от нее достались и нос. Ну и, в общем-то, все. А папа вроде бы на комбинате каком-то работал. Каждый вечер старался что-нибудь вкусное мне принести. Ну, фигурку с торта какую-нибудь, может быть, пирожное, что-то в этом духе. Фигурки такие сахарные еще были, помню. Аж до скрежета зубов, как будто песок жуешь. Ну, я-то не жаловался, лучшего не знал, – я поднял на него взгляд. Сергей внимательно на меня смотрел, держа вилку во рту. На тарелке капусты уже не было. Кивнул мне, мол, продолжай. – Родственников других не было. Или я их просто не видел, не знаю. Вроде бы бабушка была, но я ее не помню. Просто помню, что в деревню как-то ездил. Зашел еще случайно на пасеку, а меня там в бровь ужалили, – пощупал одну, как будто жало пчелы могло остаться в ней аж до сих пор. – Ну и вот. В садик я сам ходил, он совсем рядом с домом был. Такое серое здание с граффити. Вернулся однажды домой, все как всегда. С котом еще, помню, успел поиграть. У нас во дворе кот жил какой-то, Лева, по-моему, его все звали, белый такой, наверное, все-таки домашний. Не помню. Ну вот, захожу домой… А, папа мне ключи с собой давал и цеплял к поясу в чехле. Чехол еще такой откопал где-то, тканевый, в виде рыбы, – я снова посмотрел на него. Он уже положил вилку на стол, сидел, склонив голову вбок. Как воробей. – Ну, открыл дверь, помню, еще удивился, что ключ не понадобился. Папа пораньше с работы пришел. А я сразу на кухню. В карманах, помню, хлеб постоянно таскал, черный и обязательно горбушку. Господи, мы ж за нее такие драки устраивали… – Сергей попросил, чтобы я не отвлекался. – Да, извини. И вот. На кухне выложил хлеб и пошел сразу в зал. У нас однушка была, так что в зале и едим, и спим, и все такое. Захожу в зал, а там папа под потолком висит. Синющий весь, пахнет плохо. А я ничего не понимаю – сразу в слезы. И к соседям побежал, – дернул плечом. – В общем, то ли моего папашу сократили, то ли еще что-то. Не выдержал, наглотался таблеток, а потом повесился для верности. Записку только оставил, чтобы обо мне позаботились. А у нас ни ближайших, ни дальних родственников нет. А те, кто есть, видимо, не захотели нянчиться. Я, как видишь, особо никому и не нужен был никогда.

И снова на него поднял взгляд. Он продолжал молчать, глядя на меня, только щеку ладонью подпер и между пальцами прядь зажал. Я хотел было удариться в жалость к самому себе, похныкать, какой я бедный-несчастный (совсем не в моем характере, но иногда накатывает), но посмотрел на него – как рукой сняло. Подумал еще, какая разница, что было тогда? Сейчас я сижу за одним столом с лучшим человеком, которого я только знал.

– Такие дела.

Сергей моргнул и опустил ладонь обратно на стол.

– Извини, я задумался. Концовку можешь повторить? Что там папа сделал?

Я только вздохнул. Но повторил. После этого Сергей еще немного помолчал и кивнул, выдохнул, на спинку стула откинулся.

– Я просто пытался своих родителей вспомнить. А у меня как будто блок каждый раз. Как будто стену кто-то построил между моими воспоминаниями о детстве до и после детского дома. Помню только, что боялся отца до жути. А почему – не помню. Мать в лицо точно не помню. Вообще ничего, – он как-то грустно усмехнулся.

– Подожди. Ты, вроде бы, в интервью говорил, что у тебя отец погиб во время службы на флоте, а мать умерла от рака легких? – я точно помнил, как читал это. Это был один из первых журналов, которые я купил с ним. Там еще его фотография была на обложке: он стоит вполоборота, волосы уложены вбок, бровь вскинута почти презрительно и глаза насмешливые. И подпись сбоку: «Я никогда не искал помощи».

Сергей отмахнулся, закидывая ногу на ногу.

– Я тебя умоляю. Стал бы я журналюгам все карты раскрывать. Ага, так и сказал бы им, что я свое детство не помню.

И мне стало как-то неприятно. Неприятно оттого, что он врал. Это было не вранье во благо. Это была самая обыкновенная ложь ради лжи. И тогда я впервые задумался: как часто Сергей лгал уже мне? И насчет чего. Но я так и не решился его спросить. Я просто хотел верить, что я был тем, кому он всегда говорил правду. Хоть один человек.

Он посмотрел на меня и, кажется, понял, о чем я думал. Даже улыбаться перестал. Подвинулся поближе, стул передвинул.

– Эй. Я в то время очень пекся о своем имидже, понимаешь? – положил мне руку на плечо. И я даже как-то удивился. Удивился тому, что он оправдывался передо мной. Как будто был мне обязан. И смотрел так слегка заискивающе, как ребенок, улыбался. Вижу ведь, что в глазах хитринка. Ребенок, который провинился и просит прощения у старшего, а сам тащит у него из кармана конфеты. Оттаял.

Господи, Сергей так на меня влияет, это невозможно просто.