Дом у железной дороги (СИ)

– У меня самое яркое воспоминание, когда меня в детдом отдавали. Вроде бы, я в участке сидел, – он начал говорить снова. Просто сидя уже ближе. – Может, украл что-то, не знаю. Только в крови весь был. По всем законам кино, одним словом. Я не помню ни условия, ни время, ничего. Просто помню, что ночевал какое-то время там, а потом меня отвезли в «Солнце», откуда я сбегал… – он задумчиво отвел взгляд. – Раз семь точно. Ненавидел это место, ты бы знал как. Только потом, когда вырос, начал думать о том, что такая задница всюду. Тысячи детей без родителей, Олеж, живут в таких дерьмовых условиях. И редко в каких с ними еще хорошо обращаются. Оттого, Олеж, все и думают, что детдомовские дети дикие, буквально будущие убийцы и наркоманы с плохой генетикой. А детдомовские других условий и не знают. Я в шестнадцать лет город знал только из-за того, что сбегал. А другие что? Другие что, Олег? Я знал парня, который со мной рос, он застрелился несколько лет назад, потому что не справлялся с жизнью в большом городе. И таких огромное количество. Не все поднимаются, как я. И не все такие сильные, как ты. Потому я так активно участвовал в благотворительности. Хотел, чтобы таким, как я… как мы, жилось немного легче. Но, судя по всему, не все мои деньги доходили до адресатов, – он усмехнулся. – Неожиданно, не правда ли?

Я кивнул. Все сидел и думал о том, что он сказал. Вспоминал тех, с кем жил в «Росинке» и понимал, что он прав. Я видел девочку, с которой рос, вроде бы, Наташа звали. По телевизору в новостях, когда показывали, как милиция нашла подпольный бордель. Я знал, конечно, я знал, что среди них наверняка были те, кто, как и я, зажили нормальной жизнью, но все-таки.

Я хотел приобнять Сергея, а он только пальцем покачал. Сказал, что у него голова разболелась, и ушел в ванную.

Я слышал, как его рвало.

Ему стало хуже. Ему стало намного хуже. Внезапно. Еще вчера мы с ним спокойно разговаривали за столом, а уже сегодня он вырывает себе волосы и сбивает лоб о стену до крови.

Когда я приехал (мне нужно было уехать в город, чтобы убедиться, что меня никто не ищет; ищут – как же иначе, вынюхивают следы как раньше, а я просто успеваю сбежать; а еще я сжег свою куртку, потому что я был уверен, что на ней жучок, потому страшно замерз), так вот, когда я приехал, нашел его в углу подвальной комнаты. У него был разбит лоб и подбородок, вся шея в красных полосах (я схватил его за руку – ногти стрижены под корень), в другом углу лежал клок выдранных рыжих волос. И он не плачет. Только смотрит в одну точку и улыбается широко, не моргая. Он не отреагировал на меня даже тогда, когда я взял его за руки. Я не хотел его бить, но чувствовал, что это единственная возможность привести его в чувства. И долго мялся. Смотрел на него, а у него глаза как будто стеклянные. Губы все искусанные, кожа побледневшая (и веснушки как капли грязи на снегу). Пробовал позвать его. Пальцами щелкал перед глазами. А он как застыл. Даже зрачки не реагировали на свет. Я проверил пульс – живой. И понял, что действительно иначе никак. Ну, и влепил ему по лицу. А он не отреагировал (только отпечаток ладони сразу же проявился – мне стало не по себе). Влепил снова, уже сильнее, отчего он чуть не упал (я успел придержать его за плечо – не хватало мне еще, чтобы он голову расшиб). И после этого только очнулся. Посмотрел на меня перепугано, как будто я его только что разбудил, а потом ощупал щеки, видимо, почувствовав, что я его ударил.

И мне стало так стыдно. Как будто я щенка какого-то пнул. Поймите, я не собирался его избивать. Я бы никогда не причинил Сергею боль, я слишком уважаю его и слишком берегу. Просто в тот момент у меня не было выбора. Я перед ним извинился. Несколько раз. Я обнял, чтоб наверняка. Чувствую – трясется весь. То ли от страха, то ли от холода (хоть в его комнате и было очень даже тепло: отопление я провел к нему еще в начале октября, не хотел, чтобы он простыл – не дай бог пришлось бы врача вызывать). А потом он заговорил. Голос хриплый такой, словно и не его вовсе:

– Ты ведь убил их всех, верно?

Я в тот момент даже голову к нему повернуть побоялся. Знаете, такой голос бывает в ужастиках. Низкий, хриплый, как будто не человеческий (только слышу его интонации – такие не подделаешь).