Дом, в котором…

– Если мне дадут возможность сказать, – он подождал, пока стихнет смех. – Я надеялся уговорить этого молодого человека поделиться с другими тем, что ему прислали. Но боюсь, что до его согласия я не доживу. Мы еще выясним, откуда и как появились эти посылки. А теперь пусть он их забирает, и поскорее!

Сиамцы засвистели. Горбач зааплодировал. За спиной удрученного директора возник воспитатель Щепка с тележкой. Рядом шел Черный Ральф, спрятав руки в карманы, а замыкал шествие Лось с коробкой, набитой письмами. На тележке лежали свертки. Груда коробок в ярких обертках.

– Это что? Это откуда? – заинтересовались старшие.

– Это посылки хозяину, – объяснил Вонючка и кивнул Горбачу с Фокусником. – Принимайте добро.

Тележка перекочевала от Щепки к Горбачу. Фокусник сценичным движением набросил на свертки простыню с надписью «Руки прочь от достояния учащихся!», скрыв их от посторонних глаз. Дохляки двинулись к Чумной, толкая перед собой тележку. Мальчишки Хламовника расступались, провожая их недоумевающими взглядами. Старшие, пропуская шествие, любовались Вонючкой и заглядывали под простыню.

– Крутой малявка, – уважительно заметил Хромой. – Далеко уползет!

Вонючка кивал и расточал зубастые улыбки.

– Минутку, – сказал он, останавливая шествие. – Один момент!

Он подъехал к тележке и порылся под простыней. Извлек самый маленький сверток в звездно-пупырчатой упаковке и бросил его Зануде:

– Это вам, ребята. За поддержку.

Старшие зааплодировали. Зануда ошарашенно уставился на сверток.

– Брось сейчас же! – прошипел Спортсмен, проталкиваясь к нему. – Брось подачку колясника! Быстро!

– Не брошу, – Зануда прижал сверток к груди. – С чего это? Сам бросай свои вещи, если не жалко!

Спортсмен влепил Зануде затрещину. Колясники возмущенно загалдели. Догоняя Дохляков с тележкой, Кузнечик обернулся.

Директор все еще стоял в дверях учительской. Воспитатели с двух сторон похлопывали его по плечам. Директор пустым взглядом смотрел перед собой.

«Может, он все таки сошел с ума, – подумал Кузнечик. – Мало ли…»

– Тележку вернете! – прокричал воспитатель Щепка, сверкнув стеклами очков. – Негодяи!

Совсем другой коридор

Возвращаясь к себе, она всякий раз удивлялась разнице двух коридоров и не могла понять, в чем секрет. Не в том, конечно, что их коридор был уже и короче, не в окнах (которых не было там), не в ковровой дорожке… И только в тот вечер она поняла. Разница была в том, что их коридор не был коридором.

Старый директор… бывший директор (белая борода, а лица она уже не помнила) благоволил к девушкам, и это отразилось в разнице между двумя коридорами – их и мальчиковым. Белобородого не было уже давно, а привилегии остались. Одна спальня на четверых – пусть маленькие комнатки-кельи, но только четверо, и всегда можно захлопнуть дверь. Это и ковровые дорожки, лысеющие по краям, шторы на шнурах и телевизоры. Когда-то белобородый поставил их в каждой спальне, но его не было уже давно, телевизоры ломались, пока не осталось только два… Сейчас один из этих двух светился у стены, а перед ним лежали и сидели на выуженных из спален матрасах и расстеленных пледах, внимая (чего они, интересно, ждут оттуда?), особи женского пола, собравшиеся из всех спален. Пробираясь в темноте меж их руками и ногами, наступая на подушки и в блюдца с яблочной кожурой, она наконец осознала разницу. Их коридор не был чем-то отдельным от спален, он был одной общей спальней, местом, где с наступлением ночи можно было заснуть.

Голубоватый свет прыгал по лицам. Она выбралась из гущи лежащих тел и, отворив дверь (если бы было светло, можно было бы разглядеть на ней смазанное изображение кошки), вошла в спальню. Горчичный сумрак, четыре матраса на полу и блеск глаз той, кого называли Кошатницей. Она включила свет. Швырнула на пол рюкзак:

– Это я. Почему так тихо?

– Гуляют, – ответил мягкий голос. – Разве ты не видела там?

«Там» чуть заметно подчеркнуто, чуткое ухо расслышит.

– Все рассосались по спальням, – ответила она нехотя. – Я никого не видела. А почему ты в темноте? У тебя болят глаза?

– У меня нет.

Подчеркнуто. Едва заметно. Имеющий уши сразу спросит: а у кого же они болят? И получит ответ. Кошатница обладала двумя способами воздействия на окружающих: голос и глаза. И оба использовала в полную силу. Не считая конечно, еще котов. В эти глаза – над ворохом одежды и тремя пушистыми шкурками, лучше не смотреть… Она вытряхнула содержимое карманов на матрас. Дары «оттуда», от «там» и от «тех». И каким бы они ни были хламом, храниться им в ящиках, бережно завернутыми в платки и в серебристую бумагу, потому что подарки не выбрасывают и не дарят другим.