Дом, в котором…

Вопрос женщины повисает в воздухе. Уловив пронесшийся вместе с удаляющимся пареньком музыкальный шум, она догадывается, что он был в наушниках, и, пожав плечами, возвращается к настенным рисункам. Она идет вдоль стены, но чем темнее становится коридор, тем хуже видны рисунки. Наконец она останавливается и устало вздыхает, оглядываясь в поисках окон, которые вроде бы должны были здесь быть, но их почему-то нет.

Перед ней дверь с жирной меловой четверкой посередине. Женщина рассматривает ее так же внимательно, как до того рассматривала рисунки и, толкнув, входит.

Она в крохотном темном коридорчике. Из-за полуприкрытой двери музыка и голоса; она входит в эту вторую дверь – и на мгновение зажмуривается от яркого света. А открыв глаза, видит ворону. Ворона сидит на блестящей спинке кровати и смотрит на нее. Ворона и диковатого вида молодые люди.

– Здравствуйте, – говорит она им. – Вы здесь живете?

– Чтоб я сдох! – отвечает писклявый голос.

[Сфинкс]

«Чтоб я сдох!» – сказал Табаки. А Лорд даже соизволил приподнять черные очки, за которыми прятался третий день.

Дамочку как будто принесло с улицы. Будь она по другому одета, я бы так и подумал. Что в Доме образовалась дыра, и в нее втягивает случайных прохожих. Лорд, наверное, тоже представил что-то в этом же роде, потому что посмотрел сначала на нее, а потом на стену за ее спиной. Проверил, есть ли дыра.

– Я, кажется, с вами поздоровалась, – сказал мелодичный учительский голос.

Табаки закатил глаза.

– Представь, Курильщик, – он повернулся к Курильщику, – у меня послеобеденный отдых. Я весь такой расслабленный и нежный. И вдруг – вваливается. Чужая! Наружная! На каблуках! С часами! Тетка! И здоровается! По-твоему, это нормально?

Женщина подошла ближе и уставилась на Шакала.

– И смотрит! – взвизгнул Табаки. – Тычет в меня свои лупарики!

– Мальчик, – начала женщина, – я вовсе не…

– Нет, смотрела! И сейчас! А у меня аллергия. Я иду пятнами! От тикалок, от гнусных циферблатиков! А вы навесили их и подкрадываетесь. И лупаете без стыда! И грязючите свежемакедонскомытый паркет!

У него так здорово получалось, что я даже испугался. А Табаки разошелся вовсю. Натянул на голову одеяло и всерьез пошел пятнами. Лорд утешал его, приподнимая одеяло с разных сторон, а Табаки вырывался и сердито шипел.

Женщина ошарашенно оглядывалась. В это время с ней все же поздоровались, хотя и не так, как ей хотелось. Ей под ноги подкатился Толстый, в полосатом, расшитом бисером пончо, прогукал что-то на своем языке и пустил слюнки от удовольствия, а может, от удивления. Безобидный, домашний цилиндрик на колесах. Совсем недавно искупанный.

Реакция женщины была ужасной. Такого визга я не слышал, наверное, с тех пор, как два года назад в класс во время урока Мымры забежал крысенок. Бедняга тогда так и остался на месте. Умер от разрыва сердца.

В этот раз никто не умер. Открыв глаза, я увидел, что гостья стоит на нашей кровати. Вернее, не стоит, а подпрыгивает, потому что Шакал пытается согнать ее оттуда подушкой. Там же, поблизости, Лорд и Курильщик, первый в полуобмороке от ее вопля, второй истерично смеется, уворачиваясь от мелькающих над ним каблуков.

– Караул! На помощь! – кричит Табаки.

От двери за происходящим мрачно наблюдает Горбач. Из-за его плеча выглядывает Лэри.

– Это еще кто?

– Не знаю, – говорю я. – Но приличные гости так себя не ведут. Я, во всяком случае, такого раньше не видел. Счастье еще, что здесь не было Слепого. Он бы не пережил этого визга.

– Помнишь крысенка? – спрашивает Горбач. Мы понимающе переглядываемся. – А тут еще Новый Закон приняли. Это же просто опасно, – заканчивает он свою, как всегда непостижимо разветвляющуюся мысль.

– Сфинкс, на помощь! – орет Табаки. – На нас запрыгивают!

– Цыц! – говорю я ему. – Не ори. Если этой даме угодно прыгать по нашим постелям, пусть себе прыгает. У них там, снаружи, маловато развлечений.

Женщина соскакивает в проход между строенной кроватью и кроватью Македонского, подальше от Толстяка, и стоит там, растерянно оглядываясь. Нанетта, вспугнутая криками и летавшая по комнате, пикирует мне на плечо. Я влезаю на спинку кровати и обозреваю произведенные на ней разрушения.

Женщина стоит рядом. Теперь, когда она наконец закрыла рот и открыла глаза, я вижу, что ей еще далеко до тридцати, и понимаю, что она не может быть ничьей матерью, как я решил вначале. Но если она воспитательница, почему ей позволили разгуливать по Дому без присмотра?

– Вы в порядке? – спрашиваю я. – У вас все нормально?

Ее самочувствие меня не очень-то волнует. Человек, реагирующий на Толстого, как на тарантула величиной со стул, не может вызывать симпатий, но если с ней что-то случится в нашей спальне, придется иметь дело с Ральфом, а этого мне бы не хотелось, поэтому делаю вид, что интересуюсь.

– Вы славно поразмялись, – говорю я ей. – Но можете еще попрыгать, если хотите. Только снимите туфли, без каблуков это намного удобнее.

– Диверсия! – не успокаивается Табаки. – Она пыталась меня затоптать!

– Я вовсе не пыталась…