Дом, в котором меня любили

Забившись в кладовку и дрожа от страха, я думаю о ней, думаю, может ли она себе представить, что я сейчас переживаю. Я воображаю ее в красивом фешенебельном доме, в окружении семьи, книг и цветов. Ее приемы, чайный сервиз из фарфора, розовато-сиреневые кринолины и ее красота. Большая светлая зала, в которой она принимает гостей. Солнце, озаряющее светом старинный блестящий паркет. Улица Таран в опасной близости от нового бульвара Сен-Жермен. Неужели ее очаровательные девочки будут расти где-то в другом месте? Сможет ли Луиза Эглантина де Вресс перенести потерю своего семейного жилища, которое так гордо возвышается на углу улицы Драгон? Этого я уже никогда не узнаю.

Я думаю о дочери, ожидающей меня в Туре и недоумевающей, куда я делась. Я думаю о Жермене, о моей преданной верной Жермене, которая явно обеспокоена моим отсутствием. Догадалась ли она? Знает ли, что я прячусь здесь? Они ежедневно ждут письма или какого-нибудь знака. Заслышав стук сабо перед дверью, они с надеждой поднимают голову. Но все тщетно.

Последний сон, который мне здесь приснился, кажется знаменательным. Я парила в небе, как птица, и созерцала наш город. Но я видела только обгорелые развалины, отливающие красным, развалины опустошенного города, истребленного огромным пожаром. Ратуша пылала как факел, ее громадный призрачный каркас был готов обвалиться. Все работы префекта, все планы императора, все признаки их современного прекрасного города были уничтожены. Не осталось ничего, кроме опустошенных бульваров с их прямыми линиями, оставляющими в угольях след, подобный кровавым рубцам. Я испытывала не грусть, а, скорее, странное облегчение. Ветер гнал на меня облака черного пепла. Мой нос и рот были забиты пеплом, и с каждым взмахом крыла я уносилась все дальше, испытывая неожиданную радость. Это было концом префекта, концом императора. Пусть это был всего лишь сон, я все равно присутствовала при их падении. И я упивалась этим.

* * *

Теперь они набросились на входную дверь. Удары и треск. У меня сжалось сердце. Они уже в доме, мой любимый. Я слышу их тяжелые шаги, они ходят по лестнице, я слышу, как раздаются в пустых комнатах их грубые голоса. Они, вероятно, хотят убедиться, что в доме никого нет. Я закрыла люк, ведущий в кладовку. Полагаю, что они не додумаются искать меня здесь. Они убедились, что хозяева освободили дом. Они твердо уверены, что вдова Армана Базеле еще две недели тому назад выехала отсюда. Вся улица пуста. Никто не живет в этом ряду призрачных домов, последних домов на улице Хильдеберта, которые еще продолжают держаться.

Так они рассуждают. Сколько еще человек поступило как я? Сколько парижан не сдастся префекту, императору, так называемому прогрессу? Сколько парижан спряталось в подвалах, потому что они не хотят оставить свои дома? Этого я тоже, никогда не узнаю. Они спускаются сюда. Их шаги заставляют дрожать пол над моей головой. Я пишу эти строки как можно быстрее. Буквы-каракули. Возможно, нужно погасить свечу! Ведь они могут разглядеть свет свечи через щели в досках? О, подождите… да, они уже ушли.

Долгое время стоит тишина. Только стук моего сердца и царапанье пера по бумаге. Какое мрачное ожидание. Я дрожу всем телом. Я думаю, что же там происходит, но не смею выйти из кладовки. Я опасаюсь, что теряю рассудок. Чтобы успокоиться, я беру короткий роман под названием «Тереза Ракен». Это один из последних, которые мне посоветовал месье Замаретти, перед тем как оставить свою лавку. Я не могу оторваться от этого романа. В нем рассказывается страшная и захватывающая история пары, совершившей адюльтер. Автору, Эмилю Золя, нет еще и тридцати лет. Его книга вызвала бурную реакцию. Один журналист с издевкой назвал ее «упаднической литературой», а другой утверждал, что это порнография. И очень немногие оценили этот роман. Одно несомненно — этот молодой автор так или иначе оставит свой след.

Как вас должно удивить, что я читаю такие книги. Но, понимаете ли, Арман, можно сказать, что чтение книги месье Золя грубо сталкивает нас с худшими сторонами человеческой природы. В текстах месье Золя нет ничего романтического, как нет, впрочем, и ничего благородного. Стиль замечательно живой, и я считаю, что еще более острый, чем у месье Флобера или у месье По. Возможно, потому, что это очень современное произведение? Так, сцена в городском морге (это учреждение возле реки, куда мы с вами никогда не ходили, несмотря на все возрастающую популярность этих публичных посещений) является, несомненно, одним из самых ярких отрывков, которые мне когда-либо в жизни приходилось читать. Книга еще более мрачная, чем созданные Эдгаром По. Как ваша Роза, такая ласковая, такая скромная, может одобрять подобную литературу? Это законный вопрос. Дело в том, что у вашей Розы есть темные стороны. У вашей Розы есть шипы.